Побожий, Волохин и Ярных, три мушкетера, нашедшие себя в ГРОМе, в разное время пострадали в борьбе со всесильным бюрократическим аппаратом милиции, душагцим все новое и передовое, а также старое, которое еще могло бы быть полезным. Правда, Ярных пострадал не прямо, а косвенно, через свою маму, но тоже считал себя гонимым. Патриарху ГРОМа Побожему было уже за восемьдесят, ходил он, опираясь на толстую, дореволюционного вида клюку, которую купил лет тридцать назад в комиссионке на Арбате, из-за нее он прозывал себя то трехруким, то трехногим. „Здрасьте, – говорил он, – трехрукий пришел". Или: „Добре день, трехногий приковылял". Он в звании майора был незаслуженно уволен еще во времена хрущевских гонении на милицию. Тридцать лет Побожий негласно занимался частным сыском. Если кто-то отчаивался схватить мужа-алиментщика, или насильника дочери, или вора, обчистившего квартиру, и не мог найти защиты в государственных органах, шли к Тимофею Маркеловичу. Маркелыч принимал не всех, а только по рекомендации; неделю или две он изучал „цело", потом выносил решение.
–
Берусь или нет, не берусь. Это дело не московское, – говорил он и пояснял: – Не берусь, потому что я московский частный сыск, а это должен делать республиканский или всесоюзньв! частный сыск, возможности у меня ограниченные. У меня пенсия не позволяет республиканским сыском зани маться. Я кустарь, но если я тебе не помогу, не поможет никто
.
Денег за свое расследование Маркелыч не брал, дальше Подмосковья не выезжал и, как его не упрашивали, стоял твердо.
– Не мой район! Мой район – Москва! Ищи республи канского кустаря. Подсказать могу, а сам не берусь – пенсия маленькая.
– Да я вам оплачу все расходы.
Тут Маркелыч поднимал остерегающе указательный палец.
– Это вы мне, гражданин, предлагаете незаконную сделку. У меня условный „частный" сыск, я хочу этой скотине Хрущеву доказать, каких он офицеров уволил из органов.
И хотя Хрущев уже давным-давно умер, так никогда и не услыхав о том, какие безнадежные дела раскручивал, каких матерых преступников разоблачил и задержал Маркелыч, тот на своем примере продолжал доказывать Никите Сергеевичу, каких хороших офицеров уволили из милиции по сокращению штатов в 1956 году. Сутки он работал пожарным в Театре им. Моссовета, а три дня посвящал сыску. Дюкову отставник передавал свой опыт. Но даже и теперь Дюков не постиг всю науку, которой владел Маркелыч.
– Ты майор, и я майор, – Маркелыч важно делал паузу, – а они генерал-майоры, я бы им мог подсказать, да погоны у них слишком блестят, а я щуриться не люблю, у меня глаза больные. Маркелыч говорил иносказаниями.
– Михайло Павлович, – любил он говорить Дкжову, – никому не клади пальцы в рот – откусят!
Волохин и Ярных тоже были преданные делу охраны правопорядка люди. Волохин пострадал за несогласие с формой, которую ввели в конце семидесятых годов, он доказывал, что старая милицейская форма была надежнее. Он добился, что кургузые короткие шинели удлинили на пятнадцать сантиметров, но ему пришлось из органов уйти на пенсию, хотя он мечтал еще по]›аботать.
О чемодане с драгоценностями Дюков рассказал только Маркелычу, за долгие годы убедившись в его абсолютной надежности. Вдвоем они наметили стратегию наблюдения. Когда собрались остальные члены ГРОМа из тех, что не были на дачах и в поездках, участковый объяснил им ситуацию и закончил так:
– Может, я и ошибаюсь, но мне кажется, что это серьезно. Я вас попрошу завтра с утречка помочь мне, а сегодня хорошо бы понаблюдать за квартирой.
Волохин, нахмурившись, кивнул.
– Ты, Ярных, будешь сидеть дома на телефоне.
– Опять я дома! – чуть не заплакал Ваня Ярных.
Ваня Ярных, толстый пятидесятилетний крепыш, никогда не был милиционером, он был сапожником и соседом Маркелыча по квартире. Когда его принимали в ГРОМ, Волохин был категорически против:
– Какой ты гонимый? Скажи, кто тебя гнал из милиции?
– Мама! – захлопав глазами, ответил Ваня Ярных. -
Я мечтал быть милиционером, а она говорила, что только
через ее труп. Родная мама гнала меня. Я очень гонимый.
И все в ГРОМе, кроме Волохина, сочли, что это самое серьезное гонение, и проголосовали за прием Ивана Петровича Ярных в члены ГРОМа.
– Учеником! Это еще куда ни шло, и то после того, как сбросит двадцать кило, – сердито добавил Волохин, подняв руку против.
С тех пор Иван Петрович Ярных был полноправным членом ГРОМа, но желание его заняться оперативной работой, выслеживанием и поимкой бандитов все не осуществлялось. Вот и теперь его назначили диспетчером и оставили дома – сидеть рядом с семидесятилетней мамой и по телефону Координировать действия ГРОМа
Глава 11
УФОЛОГИ И ПАРАПСИХОЛОГИ
В это же время, когда происходило собрание ГРОМа, как мы уже говорили, на квартире Белодеда состоялось заседание Международной ассоциации уфологов в составе Колюжного, Жемчуговой, Уткиной и Жасминова. Вскоре на такси примчался представитель Международной ассоциации психофизиков и парапсихологов Александр Нилин и опроверг внеземное происхождение инопланетян.
– Два явных экстрасенса огромной мощности, – безапелляционно заявил он, лишь взглянув на черно-белый снимок, – причем она имеет потенциал порядка миллиона биовольтных децибел, а он порядка ста тысяч. В Америке за
регистрировано семь человек на сто тысяч биовольтных децибел, и вот у нас появилась женщина с гораздо большим зарядом. У ее партнера тоже мощное биополе.
– Вы уверены, что это экстрасенсы? – торжествующе вытянул шею Колюжный и победоносно оглядел своих сотоварищей.
– А что вы скажете на этот снимок? Станислав Сергеевич, покажите уважаемому представителю психофизиков цветной снимок с вашим эффектом.
– С эффектом Белодеда?! – осведомился Белодед. Ему было важно, чтобы и психофизики признали его приоритет.
– Да, с эффектом Белодеда! – важно кивнул председатель.
– Так, момент! – Стасик Белодед встал, сунул один снимок в черный конверт, положил конверт на сиденье стула и сел на него. – Раз, два, три. Дадим еще несколько секунд. Эффект действует после погружения в полную темноту и на
тепло. Так, вынимаем. Пожалуйста! Наблюдается в течение от полусекунды до трех эффект, который я назвал своим именем. Эффект Белодеда. Прошу прощения! Для верности еще раз, а то он уже кончился.
Белодед снова вложил снимок в конверт и сел на него.
– Раз, два, три, четыре, пять. Для верности еще пару секунд!… Вынимаю – смотрите! – Он сунул в руки Нилина снимок. На нем была изображена пара номер тринадцать, которая двигалась в танце, то есть двигалась в буквальном смысле, двигалась, наезжая на другие пары, которые тоже двигались, но медленнее, причем, когда она замирала, изображения остальных пар на мгновение расплывались и через
