Потом бесстрастно посмотрел на алерцев. Те, похоже, не знали, как реагировать на то, что сопровождаемая ими группа углубляется в лес. Как быстро все меняется, подумал Рават. Еще день или два назад, увидь он толпу крестьян и солдат, эскортируемую алерской стаей, решил бы, что свихнулся.
Алерцы развернули вехфетов и двинулись прочь. Часть стаи ушла на северо-восток. Наверняка на разведку…
Неуклюже и шумно крестьяне устраивались на ночлег неподалеку от края леса. Рават подозвал Дольтара, который лучше всех умел договариваться с крестьянами (топорник сам был родом из похожей деревни), и поручил ему навести порядок. Но честно говоря, у Равата возникло странное чувство бесполезности любых действий. Ничем хорошим это не закончится. Бессмыслица какая-то… Пройдет ночь, наступит рассвет. Поход по степи продолжится со скоростью пять, может, шесть миль в сутки. Если бы Рават стоял во главе одной лишь конницы — свежего отряда, только что вышедшего с заставы, — еще можно было бы задуматься о том, как добраться степью и лесом до Эрвы или Алькавы… Но вокруг кишели серебряные отряды, и отнюдь не все из них знали о договоре, который он заключил, покидая деревню. Мало того, где-то поблизости бродят золотые… Будучи солдатом, он больше опасался Серебряных Племен. Но в данной ситуации Золотое Племя столь же опасно, если не опаснее. Темнота не защищала; золотые алерцы обладали необычайным чутьем, умели выслеживать добычу, подобно псам. Для золотых выследить ночью смердящую толпу крестьян — пустячное дело.
Во всю глотку разорался младенец. Мать кормила его грудью, но поссорилась с мужем или, возможно, с братом. Чутье? Оно даже не потребуется…
Все еще сидя в седле, Рават остановился у большого толстого дерева. Хотелось опереться лбом о шершавый ствол и остаться так до утра. А может, и навсегда.
К нему подошел Астат.
— Нам не уйти, сотник, — сказал он.
— Вижу, — последовал глухой ответ.
Лучник нерешительно переминался с ноги на ногу.
— Ну? — спросил Рават. — Знаю, посты… Назначь… а впрочем, сколько нас? Пятеро? И это вместе с лучниками… Значит, все дежурим всю ночь. Раненых не поставишь ведь.
Никогда еще Астат не видел командира в подобном расположении духа. Хотя сам он чувствовал себя не лучше.
— Нет, господин. Я вовсе не о том думаю.
— А о чем?
Солдат молчал.
— О чем, Астат? — вяло поторопил его сотник.
— О том, как вернуться на заставу, господин.
— Так ведь мы и возвращаемся.
Лучник покачал головой.
— Мы… — Он не знал, как лучше выразиться. — Мы служим в легионе, господин. В Армектанском Легионе. Мы здесь для того, чтобы… чтобы сражаться, господин.
— О чем ты, Астат?
— Ты знаешь о чем, господин! — бросил солдат, неожиданно резко и громко. — Хорошо знаешь! Я не могу за тебя решать!
Рават хотел его приструнить, призвать к порядку, но у него уже не было сил. Он закрыл глаза и, сгорбившись, неподвижно застыл в седле.
Легионер повернулся и ушел.
Рават сидел в седле.
Какое-то время спустя он спешился и ослабил упряжь. Коня жаль. Бедную животину уже несколько дней как не расседлывали… Вот и сегодня не будет покоя. Ему нужен конь, готовый к сражению. Рават опасался, что когда наконец снимет чепрак и заглянет под потник, то увидит вместо шкуры одну огромную рану.
— Прости… — шепнул он на ухо коню.
На краю леса уже сгущались сумерки. Ведя коня на поводу, Рават услышал голос одного из крестьян:
— Господин… я… значит… Мы знаем, господин, что ты нас защитил… Только дома нашего жаль, господин.
Сотник узнал крестьянина, который пытался упрекать его в деревне. «Ты должен защищать нас, господин» — так он тогда сказал. А теперь, похоже, пытался извиниться.
В одной руке крестьянин держал деревянную миску, в другой — ложку. В миску был накрошен хлеб, перемешанный с холодным бульоном. Откуда у них бульон?.. Медленно, осторожно мужчина кормил тяжело раненных крестьянина и лучника. Подошла какая-то женщина, отобрала ложку и миску и начала кормить сама. Крестьянин, присев на повозке, необычно заботливо поддерживал головы раненым.
Ситник отошел, потупив взгляд. Он не мог предать этих людей.
Но и защитить тоже не мог. Никого ему не защитить — это уже ясно.
Ночь прошла спокойно.
Перед самым рассветом посеревший от бессонницы Рават ощутил внезапный прилив энергии. Он готов был действовать, хотя за последние дни спал всего лишь пару часов и от усталости едва держался на ногах. Немногим лучше выглядели солдаты. Лишь Эльвина хоть как-то отдохнула… поскольку заснула на посту и ее разбудили только утром. Теперь ей было стыдно глядеть товарищам в глаза. Но сотник пришел к выводу, что раз ничего не случилось, то даже и лучше, что в отряде появился хотя бы один выспавшийся солдат. Тем более что такой солдат очень нужен.
Сначала Рават навестил раненых. Двое крестьян и один солдат ночью умерли, остальные чувствовали себя хорошо. У кота дела обстояли хуже, много хуже. Рават уже осматривал его рану, но сейчас еще раз тщательно проверил ее. Гибкие кости вроде не пострадали, но спина и лопатка выглядели далеко не лучшим образом; кроме того, кот был основательно избит. До сих пор Дорлот не произнес ни слова, и сотник мог лишь догадываться о том, что произошло. Наверняка кота выследила в степи какая-то стая и сумела догнать на вехфетах. Рана выглядела так, словно ее нанесли копьем, а потом, с воткнутым под лопатку наконечником, кота некоторое время волокли по земле. Сломанный хвост явно причинял ему немалую боль, но это так, пустяки. Главное, рана от копья начала гнить. Гангрена…
У помрачневшего Равата не хватило сил сообщить об этом лучницам. Но Агатра все знала. Опытная легионерка повидала за свою жизнь немало ран. Сотника удивило, даже несколько встревожило ее невозмутимое спокойствие.
— Чему быть, того не миновать, — тихо промолвила она. — Он умрет, да? Но я думаю, господин, он не хотел бы умереть… от старости. Господин, он ведь был хорошим солдатом, правда? Скажи. Он ведь сделал все, что мог…
— Он и сейчас хороший солдат, Агатра, — сказал сотник, уходя.
Лучница коснулась покрытой шерстью кошачьей головы.
— Да, господин, — проговорила она без тени надежды.
Рават подозвал Эльвину.
— Сегодня твоя очередь, малышка, — произнес он, пытаясь стряхнуть с себя подавленное настроение, в которое его повергла близкая смерть разведчика. До сих пор он сам не сознавал, сколь сильно любил Дорлота. Поедешь в Алькаву. Возьмешь моего коня.
От изумления и ужаса девушка вытаращила глаза.
