в последний раз,
Даже если это произойдет глубокой ночью...
Не вспоминай ни о чем,
кроме солнца,
Которое будет согревать тебя и тогда,
когда ты станешь землёй...
2
На свете бывают города-ладони. Большие и тревожные, где на шероховатых пальцах окраин чернеют мозоли рабочих кварталов... Рассыпанные в пыли и зелени южные, где по звенящим от детского крика улицам стекает аромат чебреца и спелых яблок... Наполненные ветрами и скрипом лебедок приморские, куда утро вступает перезвоном капель с отмокших за ночь снастей, а вечер - скрипом шагов вверх по лестнице маяка...
Этот город ночами напоминает крепко сжатый кулак, затянутый в шипастую боевую перчатку. С последним ударом часов городские стены смыкаются, превращая улицы в тесные щели, а площади - в бездонные колодцы. Непроглядная мгла покрывает черепашьи доспехи крыш, цепляется за остроконечия флюгеров и решётки балконов. И лишь одна странная звёздочка, прозванная Беспокойной или Бегущей, по-прежнему отчеркивает над землёй свой неторопливый путь.
Вот она, отразившись, блеснула в зеркальной выпуклости сабельного эфеса.
На плечах торопливого молодого человека - видавшая виды драгунская куртка, с которой спороты защитные пластины. Он ведёт, почти тащит под руку женщину, которая тяжело ступает, закутанная в широкий зимний плащ. В его другой руке - керосиновый фонарь. В кругу света поминутно возникают то углублённая, с грубым резным узором дверь, то камень, торчащий из-под лопнувшей штукатурки, то угловатый облупившийся ставень на высоком окне...
Они сворачивают в улицу, которая настолько узка, что от стены до стены можно легко достать, расставив руки.
- Я больше не могу... Я больше так не могу! Маркон!
В ноги тянет холодом. Где-то за стенами пригорода бушует ночное море. Отставив тяжёлый фонарь, Маркон обнимает подругу за плечи. Она тоже очень молода. Лоб у нее горячий, влажный, волосы пахнут молоком и сиренью.
- Ничего. Всё будет в порядке. Ты отдохни чуть-чуть и пойдём... Пойдём?
Они проходят по дощатому мостику и оказываются у плотины. Дорога начинает круто забирать вверх. Ивы, что начинают зеленеть над водосточными желобами, склоняются здесь так низко, что идти приходится пригибая голову. Вверху, неопределенной тенью проступает верхушка маяка. Его зеленоватый луч устремлен в сторону залива. Наконец, нелегкий подъем завершён. Эта улица приведет их прямо к дому.
Женщина облегченно приникает к плечу своего спутника.
- Господи, как это всё некстати, - певуче произносит она, бережно поддерживая ладонью живот. - Наверное, наш малыш так и родится в дороге. Потом всю жизнь будет странствовать... как отец. Куда же мы теперь? Снова в Чат-Тар, к капитану Гриосу?
- Нет более на свете капитана Гриоса. - холодно отзывается молодой человек. - Умер капитан Гриос. Ты отдохнула? Пойдём.
В свете фонаря внезапно появляется и с шорохом кидается вбок угловатая тень.
- Маркон! - испуганно вскрикивает женщина. Две пары рук хватают её сзади. Её спутник, оглушенный ударом по голове, мешком оседает наземь. Человек с дубинкой замахивается вторично, но на этот раз женщина, по-змеиному выскользнув из рук нападающих, встает между ними и Марконом.
Крючковатое лезвие бэрландского ножа в ее руке блуждает туда-сюда.
- Только троньте! Вот попробуйте, только троньте!
- Э-э! Да мы не обознались!
Из темноты, поднимая упавший фонарь, возникает человек.
- Здорова ли, сестра? - перехватив ее руку, участливо продолжает он. - Бог тебя видит!.. Эй вы, что встали, хватайте её! Долго же нам пришлось за тобой гоняться, стерва...
- Проверь, жив ли, - бросает он человеку с дубинкой.
- И проверять нечего, хозяин! - Я свой удар знаю... - пыхтит тот, нагибаясь. - Готов, кукушкин сын! Карманчики, разве, проверить...
И видит, в уплывающем свете фонаря, что на него внезапно взглядывают широко открытые серые глаза. Позвать на помощь он не успевает - стальные пальцы жмут, ломают, выворачивают горло...
Опираясь на выпуклые камни стены, Маркон поднимается на ноги.
- Эй, вы, стойте! - окликает он и делает шаг, шаг и шаг вслед уходящим.
- Добейте его! - вскрикивает главный. Но ярко сверкнувший в темноте клинок бьет по стволу револьвера.
Выстрел! Мимо.
- Я разорву тебя на части, скотина! - кричит Маркон и бросается в бой. Один из бандитов, охнув, валится на мостовую. Другой, придерживая раненую руку, пропадает во тьме.
Один на один с Марконом, главный, закрываясь фонарём, пятится перед надвигающимся лезвием.
- Господи... Брат мой... Не надо. Сжалься...
- Господа вспомнил?! Что ты сделал с нею?
- Ничего! Ничего! Клянусь тебе...
- Хорошо. Значит, ничего и не сделаешь, пёс... Получай!!!
Клинок "бодариска" рассекает темноту и огненная лужа языками плывет по мостовой. В ее свете Маркон, с пылающим лезвием в руке, опускается на колени перед подругой. Безвольно раскинувшись, она глядит куда-то в сторону. Её руки, он вдруг замечает, в крови. Он слышит её голос.
- Скорее, - бормочет она. - Спаси его... Ну помоги же, дурак неуклюжий! - и приглушенный писк дает ему понять, что произошло.
Выронив саблю, он дрожащими пальцами, одну за другой отгибает складки платья и нарастающий оглушительный, нетерпеливый рёв маленького, сжавшегося человечка раздаётся над холодной мостовой. Этот крик, словно боевой клич, подхватывает ночной ветер и поднимает его выше горбатых крыш с дымящимися трубами, над остроконечием маяка, над нависшими ночными облаками...
- Боже, - шепчет Маркон, - да у нас мальчишка... Ты слышишь? У нас с тобой - мальчишка!
Малыш мокрым тёплым комочком ворочается, укутанный полой драгунской куртки.
- Боже, - повторяет Маркон, не слыша ответа. - Что же делать? Что же мне делать?
Издалека по улице всё ближе - торопливый топот многих ног, фонари, голоса... Это приближается ночной обход.
Через несколько часов над городом встанет солнце. Как по струнам, первый, огненный луч пройдется по шпилям городских башен. Звучный аккорд полетит в синеву...
Ломают волны талый лёд
О скальные хребты...
Который день,
Который год
Как появился ты...
Как появился ты...
Нас век ненастный подстерёг,
С коварством - плутовство...
Ну что ж, сынок,
Судил так Бог
И ангелы Его...
Вот Имя выплеснулось с губ
О стёкла маяка
Ворчаньем ветра,
Пеньем труб
И звоном родника...
Скажи, судьба какая в нём?
В канун второй зимы
Соседка постучала в дом,
Ее впустили мы...
Она сказала наперёд,
Седую хмуря бровь:
"В огне рождён -
В огне умрёт,
