— Иди, лошадка, — сказал он, хлопнув серого по плечу. — Ты там не сдюжишь. Достанься хорошему человеку.
Конь тихо ржанул, сделал шаг к нему.
— Топай. Нечего тебе там делать. Там и мне делать нечего, но я должен, а ты — нет, так что давай.
Через тридцать шагов он оглянулся. Конь стоял на месте, понурив голову.
Берен натянул башлык на лоб, обернул лицо платком, так что наружу смотрели только глаза, и зашагал по выжженной земле.
Черная корка спекшейся глины впитывала солнечный жар — и отдавала его, кажется, троекратно. Берен мигом вспотел, не успел сделать и сотни шагов. Вода зазывно плескалась в мехах, а сами мехи стали тяжелыми неимоверно.
Сто шагов — он перебрал одну бусинку. Всего их — мелких, шершавых сушеных рябининок — было сто и одна — деревянная пуговица. Он сам нанизал их для этого. Когда он доберет до пуговицы, значит, он прошел лигу. Если он не хочет остаться здесь, в этой пустыне — нужно делать не меньше семи с половиной лиг за один переход.
Когда-то это было просто легкой прогулкой — вскочить в седло и скакать полдня до Драконьей Заставы, где вроде бы сто лет назад начинили стрелами морготова червя Глаурунга. Трава стлалась под копыта коню, либо же сухие высокие стебли трещали, роняя хлопья снега… Теперь под сапогами хрустел шлак, и даже сквозь подошвы земля обжигала. Берен оглянулся — позади колыхались и таяли предгорья Эмин-на-Тон. Справа и слева лежали холмы — бурые, безжизненные. Завершив дневной переход, он увидит, что осталось от Драконьей заставы.
…Солнце клонилось к закату. В Эред Горгор белый свет ранил глаза, здесь же все было красное и черное. Половину бусинок Берен уже перебрал. Солнце, помнил он, должно оставаться слева и сзади, потерять направление — это гибель. А держать направление было трудно: холмы пропали из виду, расплавились в пляшущих воздушных потоках, в мире осталось лишь два цвета — красное и черное. Во рту пересохло, но Берен твердо решил не пить, пока не будет пройдена одна лига, да и тогда — не делать больше двух глотков.
Ясность мышления тоже терялась в этой одуряющей жаре. Была легенда о том, что Мэлко обесчестил богиню Солнца — и сейчас в эту легенду легко верилось, таким разгневанным пламенем текла сюда Анар. Но даже гнев ее Моргот использовал себе на корысть.
Хрустящий шлак закончился, теперь Берен ступал по наносам белесой серой пыли. Тонкая, легкая, она поднималась после каждого шага медленными клубами, как поднимается ил в воде. Подхваченная горячими потоками воздуха, взлетала выше роста и долго висела за спиной. Берен обмотал лицо, чтобы уберечь его от солнечного ожога; теперь, когда солнце висело низко, оно было не так опасно — но покров все равно оставался совсем не лишним. Пыль, правда, проникала и сквозь него — не говоря уже о том, что набивалась в глаза.
Пальцы, перебрав ягоду, уперлись в дерево. Лига. Берен снял с плеча мех, развязал, отпил два глотка. Вода степлилась, во рту снова стало сухо — как и не пил. Берен надел мех обратно, перебрал большую бусину: вперед!
Проклятая пылюка тянулась еще пол-лиги. Потом снова пошла полоса спекшейся земли, идти стало легче. Когда Берен закончил вторую лигу, солнце коснулось брюхом края неба. Пустыня уже давно не накалялась — лишь отдавала накопленный за день жар. Это сделало путь менее мучительным — но не намного.
Третья лига пути — солнце село, лишь запад еще алел, а на востоке уже высыпали звезды. Край неба уже не дрожал, чувствовалось движение ветра — Анфауглит остывала.
Третью лигу Берен закончил после наступления темноты. Теперь направление указывала Валакирка. Яркие, словно умытые звезды вели на север.
Берен засмеялся, открыв лицо ночному ветру и сбросив капюшон. Еще пол-лиги пройдено. Вскоре впереди должна была открыться Драконья застава — если идти, откуда он пошел, прямо на север, миновать это место было нельзя.
Его догадку подтвердил старинный пограничный знак — куча камней, наваленных неправильной пирамидой в человеческий рост или около того: орки таким способом обозначали границы владений племен еще до прихода людей. Эльфы растаскивать курган не стали — есть он не просил, зачем делать дурную работу. Подойдя к нему, Берен позволил себе еще два глотка воды: до Драконьей Заставы оставалось что-то вроде трети лиги.
Опять поднялась пыль, и Берен, ругаясь, снова замотался в платок, не дающий возможности наслаждаться ветерком и прохладой. Правда, этот ветерок поднимал пыль густыми клубами и гнал ее на север…
Воин и Дева выплыли из-за края неба, когда Берен добрался до цели перехода: оплавленной с одного края каменной башенки, полуразваленного кольца стен, наполовину скрытого пылевыми наносами.
Драконья Застава…
Ворот не было: сделанные из дерева, они в свое время сгорели. Петли сварились намертво. Найти в колодце воду Берен не думал, но подошел к каменной кладке, нагнулся над бортиком, принюхался… Водой не пахло. Сбросив поклажу на землю, горец пошарил рукой в поисках чего-то, что можно бросить вниз — и наткнулся на череп.
Череп эльфа.
У орков считалось за доблесть украшать свои шатры черепами врагов — и Берен, разоривший не одно их становище, умел различать человеческий и эльфийский черепа. Иная лепка глазниц, всегда — ровные и красивые зубы, округлая, правильная форма свода — ни тебе шишек, ни выступов… Держа череп в руке, глядя в мертвые глаза, он опустился на песок. Череп был легким, словно из дерева вырезан, и до блеска отполирован песком — десять лет через него прокатывалась пыльная поземка… Приглядевшись, Берен рассмотрел то место, где лежало тело — пустые кости скелета прикрыты были ржавой кольчугой, от сапог остались оковки и гвозди, остальное — истлело или сгорело…
— Я не могу ему простить, — прошептал воин, глядя в черные глазницы. — А ты — можешь?
Отстегнув меч, горец вытащил его из ножен:
— Я похороню тебя. Всех вас, сколько ни есть здесь. Зачем-то мне это нужно…
Он нашел кости еще шестерых эльфов и троих людей. Всем хватило одной неглубокой могилы в песке под стеной. Для верности Берен набросал там еще и камней, пристроил сверху шлем.
Потом забрался в нижний поверх дозорной башенки, поужинал тем, что прихватил с собой — орехи, сушеное мясо, семечки анарилота в меду… Напился воды, прислонил в углу к стене обнаженный меч — кончиком в большой осколок кувшина, пристроенный в ямку на полу — завернулся в плащ и заснул.
— Кто у ворот? — спросил Келеборн.
— Нимрос, бард князя эдайн Берена, просит впустить, — ответил начальник над лучниками.
