Беллис повернулась, чтобы идти, но он ее окликнул. Она и не подозревала, что его голос может быть таким — холодным, яростным. Это потрясло ее.
Иоганнес поднял на нее взгляд, руки его вцепились в столешницу.
— Беллис, — повторил он тем же голосом. — Мне жаль, очень жаль, что вы чувствуете себя похищенной. Я понятия не имел. Но против чего вы возражаете? Против того, чтобы жить в городе-паразите? Сомневаюсь. Может быть, Нью-Кробюзон и утонченнее Армады, но попробуйте-ка сказать жителям разрушенного Суроша, что Нью-Кробюзон — не пиратское государство… Культура? Наука? Искусство? Беллис, вы даже не понимаете, где вы оказались. Этот город — сумма сотен культур. Любой народ, живущий на берегах моря, терял корабли — они терпели поражения в боях, их захватывали пираты, угоняли дезертиры. И вот теперь они здесь. Они — то, из чего состоит Армада. Этот город — сумма потерянных за всю историю мира кораблей. Они бродяги и парии, а их потомки принадлежат к цивилизациям, о которых Нью-Кробюзон даже не слышал. Вы это понимаете? Вы понимаете, что это означает? Те, кто отринул свое прошлое, встречаются здесь, они переплавляются, как в котле, образуя нечто новое. Армада бороздит воды Вздувшегося океана практически с незапамятных времен, она отовсюду подбирает изгнанников и беженцев. Беллис, дерьмо небесное, да вы хоть что-нибудь о них знаете?.. История? Об этом народе мореплавателей многие века ходят легенды. Вы об этом знали? Вы знаете, о чем рассказывают моряки? Самому старому из судов Армады больше тысячи лет. Корабли могут меняться, но Армада ведет свою историю по меньшей мере от Людоедских войн, а некоторые говорят, что и от империи Призрачников, черт бы ее драл… Вы говорите — деревня? Никто не подсчитывал населения Армады, но это несколько сотен тысяч, никак не меньше. Пересчитайте все эти бесчисленные палубы. Длина улиц в общей сложности здесь ничуть не меньше, чем в Нью-Кробюзоне… Нет, Беллис, я вам не верю. Я не думаю, что у вас есть объективные причины не желать оставаться здесь и предпочитать Армаде Нью-Кробюзон. Я думаю, вы просто скучаете по дому. Поймите меня правильно. Я не прошу от вас объяснений. Ваша любовь к Нью-Кробюзону вполне понятна. Но вот что вы сейчас говорите: «Мне здесь не нравится. Я хочу домой».
Впервые он посмотрел на нее с чувством, похожим на неприязнь:
— А если положить на одну чашу весов ваше желание вернуться, а на другую — желания нескольких сотен переделанных с «Терпсихории», которым теперь позволено жить не как животным, то, думаю, ваши затруднения покажутся не такими уж существенными.
Беллис не сводила с него глаз:
— Если бы кому-нибудь пришло в голову сообщить властям, что я — подходящая кандидатура для заключения и перевоспитания, то, клянусь вам, я покончила бы с собой.
Эта угроза была глупой и не имела под собой почвы, и Беллис не сомневалась — Иоганнес чувствует это, но опуститься до прямой просьбы к нему она не могла. Она знала, что в его силах устроить ей крупные неприятности.
Он был коллаборационистом.
Она повернулась и вышла в дождь, который все еще хлестал Армаду. Она столько всего хотела сказать ему, о стольком попросить. Она хотела поговорить с ним о платформе «Сорго», об этой огромной огнедышащей загадке, оказавшейся теперь в небольшой бухте, образованной кораблями. Она хотела знать, зачем Любовники похитили эту установку, для чего она предназначена и что они собираются с ней делать. Где теперь команда с установки? Где геоэмпат, которого никто не видел? Беллис была уверена, что у Иоганнеса есть ответы на все эти вопросы. Но теперь она ни за что не стала бы с ним говорить.
Она не могла отделаться от его слов и только надеялась, что и ее слова все еще не дают ему покоя.
Когда Беллис на следующее утро выглянула в свое окно, она по крышам и трубам увидела, что город движется.
Ночью сотни буксиров, которые постоянно мельтешили вокруг Армады, как пчелы вокруг улья, впряглись в город. К бортам судов, образующих внешний периметр города, были прикреплены толстые цепи. Выбрав их, буксиры начали свою работу.
Беллис уже привыкла к переменчивости города. Сегодня солнце всходило слева от ее трубы, а завтра — справа. Это означало, что Армада за ночь развернулась. Такие штуки сбивали с толку. В отсутствие видимой земли определять местонахождение можно было только по звездам, а глазеть на небеса — нет, это занятие было не для Беллис. Она не принадлежала к тем, кто в мгновение ока мог узнать Треуголку, Детку или другие созвездия. Ночное небо ничего ей не говорило.
Сегодня солнце встало почти прямо над ее окном. Корабли, тащившие Армаду за натянутые цепи, были на одной линии с солнцем, и Беллис, подумав немного, решила, что они направляются на юг.
Такая чудовищная затея внушала ей благоговейный трепет. Множество судов, тащивших город, казались рядом с ним карликами. Оценить скорость хода Армады было нелегко, но по воде, перемещавшейся между судами, и по волнам, ударявшим в кромки города, Беллис сделала вывод, что движутся они удручающе медленно.
«Куда это мы направляемся?» — беспомощно спрашивала она себя.
Странным образом она чувствовала что-то вроде стыда. Прошло уже несколько недель после ее прибытия в Армаду, а она только теперь поняла, что ни разу не задавалась вопросом о движении города, о его переходах по морю, его маршруте, о том, как его пиратские суда, бороздящие морские просторы, находят путь к дому, если дом не стоит на месте. Она с неожиданным содроганием вспомнила разнос, который учинил ей Иоганнес предыдущим вечером.
Отчасти он был прав.
Но конечно же, во многом была права и Беллис, и она до сих пор злилась на него. Она не хотела жить в Армаде, и при мысли о том, что ей придется прожить всю жизнь на этих гниющих лоханках, губы кривились от гнева такого неистового, что она сама чуть не пугалась. И все же…
И все же она и в самом деле замкнулась в своем несчастье. Она не хотела знать ничего — ни своего положения, ни истории Армады, ни ее политики, понимая при этом, что такое неведение опасно. Она не понимала экономики города, не знала, откуда приходят корабли в гавани Базилио и Ежовый хребет. Она не знала, где был город вчера и куда направляется сегодня.
Стоя в ночной рубашке и глядя на солнце перед корабельными носами — перед медленно двигающимся городом, — Беллис задумалась о происходящем вокруг. Она чувствовала, как в ней просыпается любопытство.
«Любовники, — с отвращением подумала она. — Начнем отсюда. Дерьмо господне эти Любовники. Кто они есть, Джаббер милостивый?»
