Лицо Зоряны уже не было мертвенно-белым, к нему вернулись краски, румянец тронул щёки. Грудь девушки мерно вздымалась и опускалась, как у спящего человека. Вот слегка шевельнулись пальцы, дрогнули веки. Истислав облизал её руку, тихонько скуля.
— Зоряна, — позвал он, — Зоряна, проснись. Хватит уже…
Кощеева дочь открыла глаза, приподнялась на локте, огляделась.
— Истислав? Я что, заснула? Да как крепко спала, — провела свободной рукой по груди, наткнулась на вспоротую лезвием меча ткань рубахи, охнула, — нет, это был не сон! Отец убил меня…
Зоряна потерла лоб, приводя в порядок мысли. Взгляд её скользнул по хрустальным сосудам, на дне и боках одного из которых до сих пор виднелись капли чёрной воды. Брови девушки удивлённо приподнялись. Она прочла немало колдовских книг, и знала, о волшебной воде, возвращающей жизнь усопшим, но везде она упоминалась только как легенда и предел мечтаний чародеев.
— Истислав, это что: живая и мёртвая вода? Как ты сумел достать её?
— О, не приписывай мне чужих заслуг, — скромно потупился пёс, — воду раздобыл ворон, — кивнул на птиц, по-прежнему сидящих на ветке дерева.
— Мудрец, — улыбнулась Зоряна, — слегка кивнув головой в знак приветствия, — и Уголёк. Рада вас видеть.
— И я рад! — воскликнул воронёнок, слетая на плечо кощеевой дочери.
Она погладила его перья, потом взглянула на Мудреца.
— Полетишь теперь отцу докладывать?
— Полечу, если позовёт, — каркнул ворон, — и доложу, только если он сам меня спросит.
Истислав подошёл, подсунул морду под руку Зоряны, лизнул в щёку.
— Не бойся Кощея. Я буду тебя защищать. Если погибнем — то вместе. Не хочу больше оставаться без тебя.
— Ох, — девушка обняла лайку, уткнулась лицом в густую чёрную шерсть, — знаешь, живая вода снимает любые чары, даже последствия ошибок в зельях. Ты мог бы снова стать человеком, вернуться к привычной жизни, трактаты писать.
— Да, мог бы. Я слышал вроде бы о таком свойстве живой воды. Но знаешь, я за всё это время ни разу не вспомнил о книгах, трактатах, библиотеке. Мне было так больно, так пусто без тебя. Я — твой верный пёс, теперь я это окончательно уяснил. Я всё понимаю, Зоряна. Ты — могучая чародейка, а я всего лишь незадачливый учёный, не сумевший правильно приготовить колдовской настой. Так что лучше мне навеки остаться собакой, чтобы иметь вескую причину быть рядом с тобой, не позоря при этом. Я люблю тебя, Зоряна.
— Ох! — щёки кощеевой дочери запылали, в груди сделалось тепло и приятно.
Как она ждала этих слов. И вместе с тем чувствовала, что ответу Истислав не поверит. Вон, уже понурился, уши опустил, словно приговорённый к смертной казни, ждущий палача. Мало будет одних слов, мало.
Она ласково взяла собаку за нижнюю челюсть, повернула к себе грустную чёрную морду, поймала взгляд янтарных глаз.
— Милый, я тоже тебя люблю, — и чтобы развеять остатки сомнений, поцеловала пса точно в покрытые короткой шерстью губы.
Зрачки лайки вдруг сузились, увлекая за собой резко потемневшую радужку, шерсть словно втянулась в кожу, и вот перед Зоряной стоит уже не пёс, а молодец лет двадцати пяти. Черноволосый, кареглазый, немного сутулый, видно много времени провёл, согнувшись над книгой. Парень удивлённо посмотрел на свои руки, сжал-разжал пальцы, провёл ладонью по волосам, лицу, пощупал рукав дорогой красной рубахи.
— Невероятно. Я снова стал человеком! Вот уж не думал, что это так получится!
— Любовь самое сильное колдовство, — улыбнулась Зоряна, — это я тебе как ведьма говорю. Если ты, конечно, не передумал ещё любить колдунью. Не боишься?
— Я бы сказал, вопрос стоит несколько иначе. Согласится ли чародейка выйти замуж за обыкновенного учёного, не наделённого волшебной силой, если вышеупомянутый учёный предложит ей руку и сердце? Зоряна, я хочу, чтобы ты стала моей женой.
— О… — щёки кощеевой дочери заалели, — я согласна.
Истислав привлёк её к себе.
— Знаешь, раньше я просто радовался, что могу быть рядом с тобой. А теперь — счастлив, — прошептал он, целуя девушку в губы.
Никто из них не смог бы точно сказать, миг или вечность длился этот поцелуй. Учёному хотелось, чтобы время остановилось, и никогда бы не пришлось размыкать объятия, но Зоряна вдруг вздрогнула, в глазах мелькнул испуг.
— А где мой брат? Он… он жив?
— Полагаю да. Он уехал сразу после того, как ты… упала.
— Значит, отец отпустил его?
— Да. Он сказал, что вина за смерть сестры будет для Ярослава самым тяжким наказанием, более тяжким, чем смертная казнь.
Девушка поёжилась как от холода, теснее прижалась к Истиславу.
— Да, это отец правду сказал. И Ярослав был прав, когда говорил, что мы для Кощея не дети, а хорошее оружие. Я всегда надеялась, что батюшка меня хоть немного любит. Ошиблась. Месть для него дороже меня оказалась.
— Зато для меня ты дороже всего! — горячо воскликнул учёный.
— Знаю. И верю. Но где теперь Ярослав? Ой, какая я глупая, у меня же зеркальце волшебное с собой!
Бережно извлекла из поясного мешочка зеркальце, которое, к счастью, не разбилось. Коснулась рукой стекла.
— Покажи мне Ярослава, — они вместе с Истиславом наклонились над зеркалом.
Сперва было видно только отражение темнеющего неба, потом в самой глубине показался алый огонёк костра. Пламя блеснуло на клинке кинжала, который поворачивал то так, то эдак Ярослав. Добромир помешивал в котле, и, судя по движению губ, мурлыкал себе под нос песенку. Зоряна внимательно пригляделась к кинжалу в руке брата. Вроде раньше у него такого не было. Да, не было. Странно выглядит это оружие. Словно едва различимая чёрная дымка окутывает блестящее лезвие. Ровная, не колеблющаяся на ветру, как дым костра.
— Кощеева смерть! — догадалась девушка, — они добыли её!
Ярослав повернулся, теперь он смотрел, казалось, прямо на сестру.
— Я знала, братик, что ты справишься, — шепнула она, — удачи тебе и дальше.
Истислав передёрнул плечами.
— Становится холодновато. Шерсть греет куда лучше одежды. Не развести ли нам костёр?
— Разведём пожалуй. Огниво и кремень у меня есть.
— Разве ты не можешь зажечь огонь иначе? Колдовством.
— Могу, но сейчас у меня вряд ли хватит сил даже на такое простое колдовство. Кроме того, отец чувствует волшебство, связанное с огнём. Мне вовсе не улыбается сейчас встретиться с ним. Если мы окажемся в плену, Ярослав станет для отца лёгкой добычей. И уж тогда всему конец.
— Ты хочешь присоединиться к брату?
— Конечно хочу!
— Но без коней мы не сможем их догнать.
— Не беда, я могу позвать лошадь колдовским свистом. Простая вещь, совсем незаметная. А тебе в любом случае лучше остаться здесь, уж не обижайся.
— И не думаю обижаться. Я прекрасно знаю, что как воин никуда не гожусь. Но так ли нужен воин в подобной битве? Ведь к нужной цели приведёт только один-единственный удар, одним-единственным оружием.
Зоряна задумалась. Они в молчании собрали хворост, в молчании развели костёр, сели рядышком у огня.
— Я боюсь, что отец пошлёт дружинников, чтобы отнять у Ярослава кинжал. Вдвоём им не справиться.
— C целым войском и троим не справиться, — возразил Истислав, — но думаю, ты напрасно боишься. Царь Кощей вряд ли доверит кому-то забрать у Ярослава свою смерть. Какой-нибудь ловкач запросто припрячет её, и придётся начинать всё сначала. А то и хуже получится: мало того, что кинжал себе заберёт, так ещё других на свою сторону переманит. Уж лучше с хорошо известным противником дело иметь.
— Ты прав. Отец сам нас обучал, если дело дойдёт до поединка, легко поймёт, какой будет удар и как его отбить. Я должна помочь брату!
— В поединке один на один ты ничем помочь не сможешь. Давай не будем спешить. Кощеев замок не так далеко отсюда, вряд ли мы разминёмся с Ярославом и Добромиром, если останется на месте.
— Карр! — подал голос Уголёк, всё ещё сидевший возле отца на ветке дерева, — хочешь, царевна, я слетаю к твоему брату, обрадую его?
