Тася командует раздеваться, и Энтери подчиняется, одновременно наблюдая за ней. Девушка стоит к нему вполоборота, натягивает широкую рубаху, и уже под ней скидывает платье и белье. Однако он успевает увидеть и стройные бедра, и круглую попку, и с каким-то веселым предчувствием думает, что купание будет тяжелым.
Он же раздевается донага — чего стесняться, чего она там не видела? И, медленно, кайфуя от ощущений, заходит в воду. Она тепленькая, вкусная — прямо из недр земли, целебная, и он пьет ее горстями, пока его будущая жена в смешной широченной рубахе, в которую ее четырежды можно обернуть, заходит в воду.
Коварная водица приподнимает полы рубахи, Тася розовеет и мгновенно плюхается в воду, а Энтери мечтательно улыбается.
В чаше удобный выступ, где можно посидеть, и они, откинувшись на пологий каменный склон естественной ванны, долго отмокают, обнявшись. Проклятая рубаха кажется неуместной, тяжелой и очень мешает им обоим. Энтери играет с пуговками, расстегивает сверху одну, другую, но его останавливают, поворачивают к себе спиной и начинают яростно скоблить, отмывая дракона набело.
Тася трет его сзади мочалкой, стараясь не думать о том, как привлекательно его тело. Энтери такой огромный, что она со своим немаленьким ростом достает ему до плеча. Он еще очень худой, но спина и руки уже бугрятся мышцами и жилами, и на его коже проступает чуть заметный орнамент, который едва-едва светится в темноте.
Девушка проводит пальцем по тонким светящимся линиям.
— Что это такое, Энти?
— Это линии нашей ауры, — отвечает он хрипло. — Чистая энергия. Это и есть дракон. Когда мы перекидываемся, именно эти линии, раскручиваясь, создают контуры нашего нового тела.
— Я не понимаю, — шепчет она, заворожено гладя чудесный орнамент.
— Я и сам не очень-то понимаю, — отвечает он так же тихо, сосредоточенный на движении ее рук. — Когда мы поженимся, я познакомлю тебя с учителем, он все объяснит. Если, конечно, он еще жив, — вспоминает он и тут же мрачнеет.
Тася, как настоящая женщина, чувствует эту смену настроения, и понимает, что нужно снова отвлекать. Поэтому она в липнущей к телу рубахе перебирается вперед, садится в воду перед ним на колени, и предупреждает:
— Руки держать при себе!
— А то что? — спрашивает он, с интересом глядя, как она намыливает мочалку и придвигается к его груди.
— А то останешься грязнулей, — грозится девушка, и приступает к делу.
Энтери любуется ей — волосы выбились из поднятых наверх кос и влажные прядки падают на лицо, она периодически сдувает их вверх, но они снова падают, мешая.
Он протягивает руку и заправляет прядку ей за ухо. Тася улыбается:
— Спасибо! Ну, все, ополаскивайся.
— А как же нижняя половина дракона? — хитро интересуется Энтери, выныривая из воды. Пена быстро уходит в следующие бассейны.
— А нижнюю половину дракона вымоет верхняя половина дракона, — фыркает Тася, и он хохочет, так, что вокруг него закручиваются небольшие бурунчики.
— А может верхняя половина дракона вымыть какую-нибудь половину своей любимой? — вкрадчиво интересуется он, притягивая Тасю к себе на колени, так, что она садится к нему боком, и чувствуя ее всем телом. — А лучше и всю любимую. Ох, милая, что же ты со мной делаешь?
Она краснеет, шлепает его по плечу мочалкой, но не вырывается, уткнувшись ему в шею, пока он расстегивает неподатливые пуговки, а потом стаскивает с нее рубаху, вытаскивает мокрую противную одежду, зажатую, между его бедром и ее мягкой попкой, и швыряет ее на камень. Все сразу становится так, как должно быть. Тася напряжена, и он успокаивающе гладит ее по спинке, чувствуя под пальцами старые шрамы.
— Я только помою тебя, — глухо шепчет он ей на ухо, целуя и ушко, и шею, — и посмотрю на тебя. Тасюш, не бойся меня, пожалуйста.
Он, конечно, возбужден, и она не может этого не чувствовать своим бедром, но он же не животное, чтобы насиловать или соблазнять ее здесь, вопреки ее принципам.
Тася медленно-медленно расслабляется под его легкими поглаживаниями, затем, видимо, принимает решение, и вкладывает мочалку ему в руку. Энтери ставит ее перед собой, и на миг усомняется в разумности своего поведения, потому что ничего прекрасней он никогда не видел. Капельки воды блестят на ее теле, пока она расплетает волосы. Наконец, он касается ее мочалкой и несколько минут старательно трет ее, стараясь сосредоточиться на задаче и не пропустить ни одного местечка. В мыльной пене она похожа на сливочное пироженное, и он не удерживается, наклоняется вперед и трогает языком ее сосок, пусть покрытый невкусной пеной, все равно сладкий. Тася от неожиданности пищит и от греха подальше окунается в воду с головой.
После он сажает ее между своих ног и долго моет ее чудесные волосы, наслаждаясь прикосновением ее тела к своему. Руки его то и дело опускаются ниже, гладят грудь с торчащими бутонами сосков, живот, трогают кругленькую попку, прижатую к самому дорогому. Тася разморена от теплой воды и от ласк, иногда прерывисто вздыхает на особо нескромных движениях, но не уходит.
«Она же верит тебе, тупица» — соображает дракон, и от этого внутри становится тепло-тепло.
Когда намыливание закончено, он подхватывает ее под попку, с восторгом чувствуя и все округлости, и мягкий пушок там, где он должен быть, и под визг Таисии окунает их обоих с головой.
После они еще долго лежат в воде, лениво и сладострастно целуются, изучают друг друга, в каком-то невообразимом волнующем состоянии, и любуются на огромную чернильно-синюю чашу неба, с крупными, как будто можно протянуть руку и взять, сияющими звездами.
С утра дракона разбудило отчаянное меканье и окрики Михайлиса. Энтери, приподнявшись на локте, выглянул в окошко, в которое уже пробивались первые лучи солнца. Двор был заполонен колыхающейся серой массой, в которой спросонья он не сразу разглядел головы, копыта и хвосты. Старый Михайлис с Лорой пригнали целое небольшое стадо!
Тася, в своей длинной ночной рубашке, спала лицом к нему, и во сне казалась совсем малышкой. Он потихоньку, чтобы не разбудить ее, вылез из-под одеяла, оделся и вышел на кухоньку.
Лорик жарила блины и была свежа и прекрасна, как чудесный цветок. Она хихикнула, увидев заспанного дракона. А Энтери с удивлением понял, что, отдавая дань ее красоте, он остается к девушке совершенно равнодушным. Сколько их было, прекраснейших из прекрасных, а такую, как Тася, о которую можно отогреться — он встретил впервые.
«Да уж, — подумал он, — старею, видимо».
Он вышел на улицу, умылся в ручном рукомойнике и подошел к старику. Тот стоял, наблюдая за привязанными друг к другу животными, и курил.
