— Тебя что-то смущает? — спросила чародейка. Уэллен изо всех сил старался не обращать внимания на то, как ее платье, чудом не пострадавшее от колючих ветвей и кустарника, тесно облегало то немногое, что скрывало от взоров. Он не сомневался, что волшебница отлично осведомлена о своей физической привлекательности, но не верил, что она находит привлекательным его самого. В Царстве драконов ни о чем нельзя было судить но внешности, пусть даже столь совершенной.
Однако вопрос был вполне безобиден.
— Да, немного. Но в то же время я чувствую себя так по-домашнему… Книги, оборудование, коллекции… Я словно снова в своем кабинете.
Быть может, он принял желаемое за действительное, однако ему показалось, что хозяйка польщена. И последовавшие далее слова ее, конечно же, звучали совершенно искренне:
— Я надеялась, что тебе понравится мое убежище. Мне кажется, мы с тобой так похожи…
— Все же я до сих нор не понимаю, как можно устроить такую палату. Заклинание произведено с изумительным мастерством.
Кивнув, она придвинулась ближе.
— Все это, как я уже говорила, очень древнее. Сделано это еще до Королей-Драконов, птичьего народа, квелей и даже тех, кто был до них всех. Войдя в дерево, мы проникли в несколько иной мир. Можно назвать его карманным миром, давным-давно созданным, а после — брошенным. Я наткнулась на него чисто случайно.
Уэллен поразмыслил над услышанным. Это место напоминало ему о Сирвэке Дрэготе. Он подумал, не может ли здесь быть связи, но Забена никогда не бывала за морем, а потому просить ее проводить параллели было бы бессмысленно.
Меж тем волшебница подала ему чашу, несомненно, созданную при помощи волшебства, так как секундой раньше в ее руках ничего не было. Уэллен с готовностью принял сосуд, как принимал до этого еду и питье, и с удовольствием отпил. После долгого плавания вкус свежей пищи все еще сохранял для него новизну. Краткого времени, проведенного с экспедицией на берегу, оказалось недостаточно, чтобы вновь обрести привычку к нормальной еде.
За все время их пребывания здесь Забена почти не рассказывала о себе. Она призналась, что видела Уэллена раньше — во время его полета с искателями — и намеревалась спасти его от птичьего народа, которому большинство людей не доверяет, но судьбе было угодно, чтобы спасение произошло при несколько неожиданных обстоятельствах.
Уэллен, конечно же, не стал безоговорочно верить ее рассказу, как не поверил и кое-чему другому. Ее объяснения по большей части становились уклончивыми и изворотливыми, когда она подходила слишком близко к тому, что, по его предположениям, должно было быть правдой. Озадачивало лишь, что, попав сюда, он перестал чувствовать опасность. Он наслаждался чувством покоя в присутствии чародейки — конечно, в той мере, в какой мог бы оставаться спокойным любой мужчина в присутствии такой женщины. Но все же ее уловки не представляли собою какой-либо угрозы. В отличие от всего остального Драконьего царства.
Волшебница ни словом не обмолвилась о Сумраке-, и поэтому Уэллен предпочел и далее не распространяться о времени, проведенном в гостях у чародея. Определенной причины тому не было, просто в некий момент он решил, что так будет лучше.
Мысли его начали было уноситься вдаль, но тут чаша едва не выскользнула из пальцев. После всех событий прошедшего дня Уэллен был вымотан до предела. Не помог даже отдых, предоставленный Сумраком: в его жилище ученый постоянно ворочался и просыпался, ощущая на себе взгляд хрустальных глаз.
— Давай ее сюда, — сказала Забена, принимая чашу у полусонного ученого. — Ты выглядишь усталым.
— Я и чувствую себя усталым.
Но, может быть, это чувство возникло слишком уж внезапно? Он подумал было, что в еду или питье могло быть что-то подсыпано, но отсутствие тревожного предчувствия сделало его благодушным. Теперь неопытный колдун размышлял, не могли ли новые способности подвести его. Что, если его опоили, не желая принести вред?
Уэллен наморщил лоб. Мысли совсем перепутались.
Мягким прикосновением волшебница заставила его опуститься на шкуры. Но эффект вышел прямо противоположный ожидаемому: ее приближение заставило усталого ученого очнуться от дремы. На миг взгляды их встретились. Забена смотрела на него, словно увидела нечто новое. Губы ее раздвинулись, и она шепнула:
— У тебя требовательный взгляд, Уэллен Бедлам. Чего же он требует?
— Сна, — отвечал он заплетающимся языком. Кошачьи глаза волшебницы расширились, и ученый едва удержался от хитрой улыбки. Если она надеялась, что заставила его потерять бдительность, значит, плохо его знает.
И он тут же заснул. Последним, что запомнилось ему, было разочарование в глазах волшебницы, глядевшей на него, сложив руки на груди.
Она никогда не выглядела более прекрасной.
Ему приснился сон. Он запомнил лишь Забену, тварей вроде летучих мышей, некую фигуру, похожую ни больше ни меньше как на саму смерть, и голоса, исполненные гнева и мольбы. Казалось, больше во сне не было ничего, кроме смутного ощущения близкой опасности. Однако едва сон — или, скорее, кошмар — кончился, предостережения тоже не стало.
И Уэллен Бедлам с недоумением и облегчением заснул еще крепче.
Когда он проснулся, оказалось, что последних мгновений предыдущего вечера — и, главное, его отказа от заигрываний Забены — словно и не бывало. Волшебница, свежая, точно само утро, ласково разбудила его. Уэллен же, напротив, чувствовал себя так, будто спал среди тех самых животных, шкурами которых были устланы полы.
— У меня есть одежда, которая подойдет тебе.
Она снова улыбалась — возможно, даже теплее, чем накануне. Уэллен, видевший за годы учения множество пьес, пришел к заключению, что волшебница ничуть не уступает в актерском мастерстве любой из актрис его родины.
— А здесь ты можешь привести себя в порядок.
С этими словами волшебница указала на тот самый таинственный запертый зал, что привлек внимание ученого с первых его часов в дереве. Помещение привело его в такое же изумление, как и само дерево.
Драконье царство — воистину обитель чудесного, магический рай… когда не старается погубить!
Это был, как объяснила Забена, еще один карманный мир. Состоял он из крохотного клочка леса, опоясанного ручьем, текущим по кругу и замкнутым в кольцо. Ни истока, ни устья у ручья не было.
— Вода всегда чистая, — заверила волшебница.
Вода оказалась чудесно прохладной. Поначалу Уэллен просто наслаждался этой роскошью, а затем долго исследовал изумительный мирок. Деревья и трава оказались совсем как настоящие, солнце же заменял источник света, который ему так и не удалось отыскать.
