…
/Переключение на визуализацию. Изображение большого, выше человеческого роста, гладкого округлого яйца с цветными разводами темных оттенков/
По-моему, это какой-то несуществующий минерал.
…
Из любопытства я все-таки решил взять пробу. Так и знал, что не следовало этого делать. По игле ударило с невозможной силой, хорошо, что руку не оторвало. Резать по этому камню определенно не придется.
Вообще-то он похож на органическую материю. И чувствуется внутри какое-то движение.
…
Переехал жить в мастерскую, чтобы без меня тут не случился какой-нибудь эксцесс.
…
С яйцом творится что-то странное.
/Изображение причудливого объекта вроде огромного мотка каменных нитей, по периферии кольцами застывших в воздухе, как проволока, а в глубине намотанных плотно, как бинты/
Надо же, как его развезло.
…
Оно линяет. То есть, я имею в виду, цвет как-то побледнел.
…
Кокон стал белым, как молоко. И нитей как будто прибавилось. Более крупный моток получился. В остальном никаких изменений.
…
Теперь я понял, что мне все это напоминает. Если предыдущая стадия была яйцо, то теперь это, надо полагать, личинка или куколка. Вообще я не силен в энтомологии. Но думаю это кокон, в котором должна сформироваться окончательная особь, вроде имаго у насекомых.
Поверхность стала гладкой. Но на ней появились отверстия, из которых течет какое-то вещество двух типов. Похоже на густую тягучую версию меда и молока. И на вид, и по запаху, только запах очень острый и какой-то дурманящий. В мастерской из-за него невозможно работать, впадаешь в прострацию. По-моему, это наркотик. До смерти хочется попробовать, но неизвестно, насколько я тогда отключусь, как бы не навсегда.
/Изображение большого, выше человеческого роста, гладкого кокона, покрытого белыми и золотистыми потеками, с несколькими отверстиями диаметром в руку/
…
Я таки попробовал штуку, похожую на мед, и, действительно, отключился не знаю на сколько. Но было круто.
…
Снова стал ночевать в мастерской. Как-то привык к этому кокону, не хочется его оставлять. Да и запах теперь не кажется таким уж навязчивым. Ко всему привыкаешь.
…
"Молоко" оказывает совсем другое действие, вроде энергетического напитка. Питательная штука. Полезная, конечно, хотя мед забавнее.
…
Из кокона перестало что-либо литься. Теперь вообще никакого движения.
…
Прошло несколько суток. Ничего.
…
Ничего. Вообще никаких изменений.
…
Оболочка стала застывать. Не чувствуется ни движения, ни дыхания. Отверстия остались, но чтоб я провалился, если туда сунусь, а в остальном — совершенно непроницаемый каркас, и он с каждым днем все больше снова напоминает каменный. Если там внутри что-то и есть, то я об этом не знаю.
…
/Несколько следующих друг за другом изображений кокона, который обретает все более грубую фактуру и тусклый цвет, в итоге превращаясь в черный с едва заметным темно-зеленым отливом/
…
То, что я вижу в данный момент, больше всего на свете напоминает габбро. Хоть сейчас иди облицовывай мостовую.
…
Из книги Чероны-Бели "Открытие памяти":
Следующая запись отца относится к периоду спустя около года. Метаморфозы кокона в конце концов привели Тасманова в такое неуравновешенное состояние, что он перестал вести дневник, а после появления Матки он вообще на немыслимо долгий для себя срок забросил работу и вернулся к исследованиям уже в совершенно изменившихся обстоятельствах. Представленные записи — единственный источник информации о рождении Матки; обстоятельства ее появления в человеческом мире и подробности ее отношений с отцом были известны только им двоим, и о событиях, произошедших до следующего возобновления записей отца, ничего не могу сообщить даже я.
Глеб.
Первое мгновение после пробуждения, как это с ним часто бывало в последние несколько недель, у Тасманова возник провал в памяти. Показалось, что ему восемнадцать лет и он снова в мастерской в одном из сумрачных столичных переулков, он только удивился, что вместо окон прозрачный потолок.
Потом из темноты послышался скрежет, словно водили камнем о камень, и Тасманов вспомнил, что именно этот звук разбудил его, а следом в память вернулись и предшествующие события. Шорох доносился из кокона, который последние несколько недель не подавал никаких признаков жизни.
Тасманов окончательно проснулся и с трудом поднялся с кушетки. Судя по ночному небу, видневшемуся сквозь прозрачный купол над мастерской, время было позднее, но Тасманов уже давно пребывал в своего рода забытьи, непрерывно дежуря возле кокона и погружаясь в тревожную полудрему, только если совсем не оставалось сил. Не то чтобы он заставлял себя совершать трудовые подвиги, просто не мог успокоиться; к тому же им владел предрассудок, что чем сильнее он будет переживать, тем вероятнее окажется благоприятный результат.
Тасманов устало поднялся и сделал несколько шагов к кокону, когда изнутри последовал удар, совсем не похожий на прежний робкий шорох; от нового удара по каменной поверхности побежали трещины, и в следующее мгновение верхняя часть кокона разлетелась на куски. Над проломом стремительно развернулись огромные многослойные полупрозрачные крылья, появилось несколько длинных тонких конечностей, поднялась причудливая зубчатая корона, и с пронзительным шумом и стрекотом неизвестное существо, мелькнув ажурным черным силуэтом на фоне ночного неба, заложило под куполом такой ирреальный вираж, что Тасманов на мгновение потерял его из вида; потом тварь со стуком приземлилась на стену, стремительно обежала по ней часть комнаты и скрылась за столами с оборудованием. Все стихло; Тасманов нерешительно огляделся. Неожиданно существо появилось со стороны, противоположной той, где скрылось; теперь оно уверенно бежало прямо к Тасманову, и он успел разглядеть неясные очертания паукообразной фигуры: несколько ног с зазубренными костяными когтями, сложенные вдоль туловища веерообразные темные крылья, как у мотылька, огромные распахнутые клешни, как у богомола, и отливавшие в темноте золотом волосы, волнами ниспадавшие вдоль неестественно неподвижного человеческого лица.
Не добежав до Тасманова несколько шагов, существо неуловимым движением поднялось с пола; оно перемещалось такими плавными и в то же время молниеносными движениями, что за ним невозможно было уследить. Выпрямившись, оно поджало две средние пары ног вокруг корпуса, а потом аккуратно вытянуло их вдоль тела; задние конечности, вывернувшись в суставах, превратились в обычные, если не считать когтистых ступней, ноги, а передние конечности, развернувшись локтями назад, стали похожи на человеческие руки. Последние шаги слегка раскачивающейся, словно танцующей походкой сделала состоявшая из черного с темно-зеленым отливом камня изящная, стройная, полногрудая женщина. Темно-золотые волосы с тихим перезвоном рассыпались по ее плечам. Тасманов взглянул в ее лицо. У нее были чеканные и в то же время чрезвычайно характерные, даже вульгарные черты, недвусмысленно выражавшие безоглядную самоуверенность, беспощадную жестокость и развратную чувственность: широкие скулы, полные губы, выпуклый лоб, упрямый подбородок, вздернутый нос и каменные, абсолютно гладкие, как у статуи, глаза. Впрочем, когда она со стрекотом пошевелила челюстями, Тасманов понял, что ее состоявшее из плотно пригнанных каменных фрагментов лицо только казалось человеческим: на самом же деле вокруг ее пухлых губ располагались по меньшей мере восемь жвал разного размера, острых, как бритва. Ее голову полукругом обхватывала причудливой формы темная каменная корона.
