Наташа изумилась. Будущее представлялось каким-то безрадостным. Лёнька меж тем расщедрился на советы.
— Знаешь, как я отрываюсь от реальности?
— Как? — в её вопросе прозвучало такое опасливое удивление, что Косицын засмеялся.
— Ты неправильно поняла. Все отрываются. Не обязательно нюхать или колоться. Можно крышей въехать в детективы. Или в сериалы. Большинство общается с компьютером. Я вот стихи пишу. Как Маргуся меня придавит, словно таракана, так я ей выдаю колонку. А она меня за это опять на дыбу. А я ей снова очередью. После школы опубликую сборник.
Оба засмеялись.
Сидя на тёплой трубе, они болтали ногами и смотрели в небо.
— Смотри, звезда падает. — сказал Косицын. — Загадывай желание. Сегодня сбудется. Я точно знаю.
* * *
— Завтра моя очередь плыть с Магирусом в лодке.
Лён готовился в дорогу. Зима была в разгаре. Выли вьюги, ветра кидали шквалы в разноцветные окошки. Небо в хмурых низких облаках. Сосны оледенели и тяжело мотались, когда порывы ветра накидывались на помрачневший лес. Всё до горизонта покрыто белой пеленой. И никому уже не хочется переправиться на чудесной лодке на скалистый берег.
Паф и Лён играли во дворе, бросались снежками и валялись в больших сугробах. Волшебник не стал убирать нанесённый непогодой снег, чтобы ученики могли сделать себе горки и с хохотом кататься с них.
В замке уже не было так тихо и пустынно, как ранее. С началом стужи волшебник подбирал и приносил в своё жилище замёрзших птиц, молодых зайчат, забавных бурундучков. Из своих поездок в город Гонда привозил голодных кошек и больных собак. Всё это требовало внимания, заботы и ухода. Мальчики кормили этот маленький зверинец, убирали, чистили, лечили.
Больные постепенно поправлялись и начинали носиться по всем переходам замка. Играли во дворе с ребятами. Поэтому скучно не было. Вот и сегодня до вечера Лён и Паф катались с горки в обществе трёх собак и одной вороны. Та сама прилетела со сломанной ножкой и упала в руки Лёну.
Ворону назвали Крака. Была она крикливая, нахальная и суетливая. Ей не хватало собственной тарелки и она всегда норовила отнять пищу у собак. Получив крепко лапой по спине, ворона удирала с отчаянными воплями. Но, катание с горки на собственном заду было для скандальной птицы великим наслаждением. Ещё приятнее съезжать на ком-нибудь из ребят. Сесть на голову, распустить крылья и плавно скользить вниз с криком:
— Крака! Крака!
Сегодня вечером Лён аккуратно приготовил на завтра все свои вещи. Утром собираться некогда. Поздно рассветает и рано наступает вечер. Поэтому выйдут они ещё до света.
— Ты пробовал сонный порошок? — спросил Паф.
— Пробовал. Здорово! Я видел во сне Фифендру. И Вавилу видел. И даже филина Гомоню. Только они все в каком-то странном месте. И дуб другой стал — меньше ростом, намного меньше. Зато в этом месте много детей. Это большой дом, в нём много комнат.
— Наверно, им интересно всем.
— Нет, не очень…
— А я видел весну в своём сне. — ответил Паф. — Видел Кудовай.
Они уже лежали в своих кроватях. В замке тепло, только слышно, как воет за окнами ветер.
— И я не понимаю, — бормотал, засыпая, Лён, — почему мне всё время снится это место…
"Не хотел бы я там жить…" — подумалось во сне. И он уплыл по разноцветным волнам. Тогда погасли маленькие светильники. Замок сам заботился о своих жильцах.
Вьюга смолкла, затихли неистовые порывы бешеного ветра. Наметённый непогодой снег лежал, как невестина фата, укрывая ледяную горку. Уплыли куда-то облака, открыли бледный лик луны. Невелика и странно призрачна она. Украсилась лёгкой серебристой дымкой. И вот в безмолвии северной ночи окружили светлый диск легко трепещущие волны, перетекая из цвета в цвет. Молчали звёзды, лишь тихо перемигивались с усмирённой льдом рекой Шемангой.
Слабый скрип снега под подошвами идущего чуть потревожил безмолвие волшебной ночи. Магирус стал посреди двора, на спящие покровы, на бесчисленные искры бесчисленных снежинок. Лунная радуга встретила его.
Молчит уснувший зимний лес,
Не шевельнёт волной река.
Плывёт издалека свет звёзд,
А над землёй идут века.
Прерви молчание своё,
Проснись от тяжких своих снов.
Оставь скалистое жильё,
Приди ко мне, Зоряна, вновь.
Мерцание снегов сгустилось. Собрался белый лунный свет. Под молчаливыми звездами явился светлый силуэт.
* * *
Рано утром Лён и Гонда шли по заметаемым легким снегом ступенькам вниз, к ледяному панцирю реки. Поклажа их невелика — лишь пара плетёных сундучков, наполненных пакетиками с порошками и травами. А также стеклянными фиальцами.
У самого подножия скалы, уходящей в ледяное поле, их ждали сани. Это всё та же лодка, только теперь она приняла более подходящий времени года вид. В санях запряжены лунные кони, каких однажды Лён уже видел у колдуньи.
Он уселся и закрылся меховой полстью. Магирус сам правил необыкновенными конями.
Волшебник издал переливчатый свист, и тройка рванула с места, взмётывая снег. Сани помчались по белой глади Шеманги. Теперь, с наступлением зимы, их выезды за пределы замка стали более редки. И наступает время, когда они вовсе прекратятся.
Лён уже знал, что волшебная повозка может ездить сколь угодно быстро. Минуты могло хватить на преодоление пути. Но, он уже проникся той любовью, которую питал Волшебник к просторам, что завораживали душу. Поэтому, когда Гонда тихо начал петь без слов, Лён лишь слушал, как песне вторит скрип полозьев и глухой стук призрачных копыт о занесённый снегом лёд.
Возок покачивался и убаюкивал. И постепенно рождалось томительное и неясное ощущение. Слишком хорошо, слишком тепло в замке. Слишком безмятежна жизнь. Слишком легки их дни. Время словно встало.
Магирус никогда не повторялся. Всякий раз это был новый город. Волшебник забирался и далеко на восток, и далеко на запад. Вынужденная осёдлость Гонды побуждала его находить отдушину в постоянной смене городов. Казалось, он что-то ищет. Но, так ничего и не найдя, не испытывал разочарования. Вдвоём со своим учеником он обходил все лавки, рассматривал вещицы из серебра. Но, никогда не покупал ни одной из них. В доме Гонды, в его таинственном жилище, не было ни капли серебра. А, между тем, Лён видел, что он по-прежнему любит этот металл.
У них был только день, чтобы обойти все лавки, закупить провизию, некоторые иные вещи и умчаться на белой тройке. В последний час перед отъездом они по обыкновению заходили в трактир погреться и поесть. В этих местах всегда было шумно. Приезжие обычно не стеснялись и громко обсуждали за столами свои сделки и свои домашние дела. Смех и слегка пьяный говор придавали ужину в трактире некоторую пикантность, как дым очага придаёт вкус мясу. Хлопанье дверей и возгласы входящих вливались в общий гвалт. Приходя с мороза, люди трясли пышными шубеями, отрясая снег с воротников. И тут же громкогласно требовали горячительного.
