— Этот дикий — нашей крови?! — презрительно фыркнул Тифон.
— Разве мог бы простой смертный так долго сопротивляться Срединной, захватить почти все восточные владения?.. И потом, если возвестить, что убит не сын Реи, другой может спохватиться: «Конечно! Ведь это я — сын Реи!»
Хроану понравился ответ.
— Боги верно сказали тебе, — кивнул он, — убит нечестивый сын, восставший на отца. Больше никто, — он чуть заметно покосился на Тифона, — не посмеет посягнуть на мою власть. — Хроан поднял глаза на жрицу, склонившуюся под его хмурым взглядом. «Наверное, искусна в любви», — подумал он.
— Идите! — морщась от боли в суставах, Хроан спустил ноги с ложа. — Пора готовиться к Явлению.
— Повелитель идет1 Приготовьте себя к лицезрению Подпирающего небо! — Толпа в зале забурлила, затопталась и смолкла. Знатные придвинулись к мраморному возвышению с вделанным в плиты узкогорлым Сосудом Жребиев, люди средней силы поместились в середине зала, более низкие теснились между колоннами.
Медленно откинулась тяжелая занавесь, и на возвышение вышел Хроан, а за ним как тень — Блюститель Обычая. Лицезрящие опустились на колени, протянув сложенные руки. Лишь в первом ряду над согнутыми спинами торчало несколько фигур: титаны, — бессмертная команда Цатловой ладьи, — стоя, слегка склонив головы, приветствовала своего Кормчего.
Блюститель поднял ладонь, и зал разразился славословиями. Высшие, средние, низшие, стараясь переорать друг друга, превозносили мудрость, мощь, щедрость Повелителя. Скрюченные пальцы старца опустились, и зал послушно смолк. Хроан медленно, с поднятой, но не чересчур задранной головой шагнул к краю возвышения. Вернувшаяся в зал Майя подивилась его искусству. Куда делись старческая худоба, согнутые плечи, распухшие колени? Над залом стоял Бог — всесильный, чуждый слабостей и сомнений.
Он заговорил, не повышая голоса. Но атлантские умельцы — строители владели тайнами звука: голос четко и мощно разносился по всему залу. Воздав умеренную хвалу Тифону, поразившему нечестивого сына Реи, Хроан заговорил о том, что теперь, когда угодный богам порядок вернулся во вселенную, он, Подпирающий, может вновь все мысли обратить к Подвигу, который согреет Срединную, а ему принесет достойное место среди богов. Он знал, что слова о пользе Канала отскакивают от склоненных голов, но не мог удержаться. Дважды Хранитель Обычая вызывал крикливые похвалы Великому Подвигу.
— Те, кто тайком ропщет на большие траты, — сказал Хроан с угрозой, — кощунствуют против богов и испытывают мое терпение! Сейчас, — закончил он, — Держащий мою правую руку объявит награды достойным и кары нерадивым, что допустили вред от бунта крепостям, ладьям и богатствам Срединной.
Итлиск — высокий узконосый северянин — развернул лист желтой кожи. Наказания звучали однообразно: надсмотрщиком, стражем, писцом — на Канал! Зато дары оказались неожиданно обильными — и мехами, и бронзой, и рабами. Переждав похвалы щедрости, Итлиск, важно кашлянув, закончил:
— Зная нетерпение своих подданных увидеть Подвиг завершенным, Повелитель милостиво примет у тех, кто пожелает, половину дара на создание Великого Канала.
На этот раз славословия начались с заминкой, зато звучали особенно громко и искренне.
ГЛАВА 5. ЗНАКИ НЕВЯНУЩЕЙ ЛЮБВИ
— Эй, желтоволосый! — Ор распрямился и отер ладонью пот.
Старший сын Храда, Уфал, сутулый, с вечно хмурым лицом, сидел на обтаявшем черном камне у края поля. Негнущимися пальцами, в которые въелась земля, Уфал доставал из плетенки еду. Он протянул Ору ломоть ячменной лепешки и копченое баранье ребро. Ели молча, старательно обгрызая присохшее к костям мясо. Который раз Ор подумал, что гиям тоже лучше бы коптить оленину, а не сушить на солнце.
— До заката надо кончить, — Уфал кивнул на склон, с которого они сгребали снег на огороженное камнями маленькое поле.
— Да, хозяин, — Ор отбросил обглоданную добела кость.
Хорошо работать со старшим сыном Храда. Не то что со средним, который, если рядом нет отца, сам почти не работает, а только бестолково помыкает рабами. Уфал не скупится и на лишний кусок еды, и терпеливо покажет, что и как надо делать. А главное, сам трудится не жалея сил, и видно, что со вкусом! От этого малопонятные дела по укреплению оград, возведению уступов, рытью земли внизу и переноске ее на поля казались не такими унылыми.
Сам Храд тоже работал вовсю, но он сильно отвык от труда земледельца и легко приходил в ярость, когда что-нибудь не ладилось.
Зимой работы было немного. Окруженная снегами община дремала как сурок. Но едва под весенним солнцем осел снег, спячки как не бывало! Теперь землепашцы и рабы с рассвета до темноты возились на полях, готовясь к трудным дням паводка.
Сгребая снег, Ор вспомнил родные места. Сейчас там дети Куропатки готовятся к весенней кочевке. Худые, со свалявшейся шерстью олени нюхают ветер и норовят убежать от пастухов. Охотники стругают древки для стрел, женщины ищут под снегом прошлогодние коренья. Чего бы Ор не отдал, чтобы хоть на день вернуться в эту голодную, счастливую, настоящую жизнь! Только отдавать-то ему нечего!
Вот минула его первая зима в Срединной земле. Прошло время, когда удивление и любопытство помогали новому рабу забывать о его жалкой участи. Дальше дни пойдут похожие один на другой, и уж ничего нового не впорхнет в жизнь Ора, быть может, до самой смерти. Тело его закопают на хозяйском поле, а дух — найдет ли он дорогу из чужого далека в тот край Нижней земли, где кочуют гии? Вряд ли. От этой мысли глаза юноши, обращенные на восток, наполнились слезами, и он не сразу заметил две темные точки на дороге. Кто-то едет в общину.
Когда Уфал и Ор, закончив работу, подходили к воротам в общинной ограде, выбежавший навстречу мальчуган крикнул:
— Дядя Уфал! К вам приехали твой брат и еще какие-то.
Странно, но пахарь, похоже, не слишком обрадовался вести.
Приехавших было трое — все молодые, с гладкими лицами, которые казались особенно ухоженными рядом с лицом пахаря. Они первыми приветствовали старшего по возрасту Уфала, но с оттенком пренебрежения. При поклоне они не складывали руки, а широко разводили в стороны. Уфал, усмехаясь, ответил тем же. Дальнейшего Ор не видел. Старая хозяйка, заметив гия без дела, велела ему чистить шкуру зарезанной овцы.
Вечером у атлантов был пир, а рабы собрались в хлеву. Войдя, Ор увидел среди сотоварищей по неволе троих незнакомых рабов. Все они — два либа и япт — выглядели более сытыми и были одеты лучше сельских рабов, держались непринужденно и немного свысока. Когда принесли вечернюю еду, либиец постарше бесцеремонно сунул нос в общую миску с похлебкой из костей, хмыкнул и окинул всех значительным взглядом:
