Набравшись храбрости, Танский монах прошел через вторые ворота. Здесь он увидел развалины колокольни и сторожевой башни. Его внимание привлек медный колокол, вросший в землю. Верхняя его часть покрылась белым как снег налетом, а внизу он стал синим, как индиго. Произошло это оттого, что колокол долго лежал под открытым небом. Белый налет на верхней его части образовался от дождей, а синева – от испарений земли. Поглаживая колокол рукою, Танский монах стал причитать над ним:
Ты когда-то
На башне высокой висел
И качался на балке,
Резной и богатой.
Ты рассвет, как петух,
Возвещал нам когда-то,
И, прощаясь с закатом,
Твой голос звенел.
Где ж прилежный умелец,
Подвижник простой,
Тот, кто гулкую бронзу
В горниле расплавил?
Расскажи, где ваятель,
Где мастер святой,
Кто в узорную форму
Струю золотую направил?
Скрылись оба в подземных чертогах
В назначенный час.
Имена их забыты.
Твой голос угас.
Танский монах стал громко вздыхать и охать, не подозревая, что растревожит обитателей монастыря. Первым услышал его голос монах, ведавший возжиганием лампад и фимиама. Он поднялся с земли, подобрал обломок кирпича и кинул его прямо в колокол. Раздался металлический звук. Танский монах с перепугу повалился наземь, затем хотел бежать, но зацепился за корень дерева и снова упал. Лежа на земле, он поднял голову и стал взывать:
Упавший колокол!
Я плакал средь развалин
Об участи твоей
В вечерней тишине.
В безлюдных сумерках
Ты вдруг ответил мне
Могильным голосом,
И гул твой был печален.
Испуганный монах,
Подумал я, скорбя,
Что оборотня дух
Вселился и в тебя.
Тем временем монах подбежал к Сюань-цзану, помог ему подняться и учтиво сказал:
– Прошу тебя, отец, вставай скорей! Не думай, будто колокол превратился в оборотня, это я только что кинул в него осколком кирпича, вот он и звякнул!
Танский монах поднял голову и поглядел на говорившего.
– А сам ты не оборотень камней или деревьев? Может, злой дух? – с опаской спросил Танский монах, вглядываясь в безобразное чумазое лицо незнакомца. – Имей в виду, что я из великого Танского государства. Мои ученики умеют покорять драконов и укрощать тигров. И если только ты заденешь их, прощайся с жизнью!
Монах опустился на колени.
– Отец родной! Ты не бойся! – молил он. – Я вовсе не оборотень и не злой дух, а служу в этом монастыре, слежу за лампадами и курильницами. Мне по душе пришлись твои добрые речи, обращенные к колоколу, вот я и захотел приветствовать тебя. Однако я побоялся, думал, это козни одного оборотня, а потому и решил сначала кинуть в колокол кусок кирпича. Прошу тебя, отец, вставай!
Выслушав монаха, Сюань-цзан совсем успокоился.
– Ну и напугал ты меня! – сказал он чумазому. – Чуть не до смерти! А теперь веди меня к себе!
Монах повел Сюань-цзана за собой, и они вошли за третьи ворота. Тут перед Сюань-цзаном предстала совсем иная картина.
Из серо-голубого кирпича
Крутые стены
Росписью покрыты.
Изгибы крыши покрывают плиты,
Как ярко-изумрудная парча.
Над храмом Будды –
Блеск луча, –
Стрела летит, горя,
И нет числа
Кумирам.
А там внизу
Ступени алтаря
Сверкают белой яшмой и порфиром.
В восторге благостном
Душой крылатой
Узришь ты храм Пило[15]
Здесь в час заката.
Наполнена стоцветным ароматом
Манджутры пышная молельня… Посмотри!
Украшенный орнаментом богатым,
Зеленый зал затмил огонь зари.
Там сотни книг буддийских –
Древний клад! –
В крутящихся хранилищах лежат!
Трехъярусные круглых пагод крыши
Увенчаны узорным куполком.
Большие вазы
Украшают ниши.
Всех пагод башня Уфулоу выше.
Покрыта плотным, вышитым ковром
Ее верхов цветная черепица.
Она зовется Счастья пятерица[16].
О пятикратном счастии молиться
Ты должен,
Повторяя горячо:
Жизнь долгая, богатство и здоровье,
Святая добродетель, и еще –
Смерть в старости
На мирном изголовье.
А там, где расположены сиденья
Молящихся,
Там тишина вокруг…
Там молодой качается бамбук,
Колышатся сквозных побегов тени.
Там созерцающих монахов круг,
Молчанье иль святое песнопенье.
И тысяча могучих, темных сосен
У храма Будды охраняют вход.
Всегда в багряном облаке цветет
Луч золотистый
Благодатных вёсен
В святом дворце Закатных облаков.
Слышны порою тихие молебны,
Молитвенные хоры…
По утрам
Сюда доносится
И нежный и целебный
С лугов далеких аромат цветов.
С высокой башни здесь по вечерам
Бой барабана слышится дозорный.
Опять монахи соберутся тут
И, сидя рядом,
Молча и упорно
Ряды заплат на рубище кладут.
Кому из них дарован ум высокий
И кто пойдет в вечерней тишине
Читать при ярко блещущей луне
Полуистлевших книг
Святые строки?…
Но храмы пусты.
Только на дворе
Чуть слышен говор, звон,
Из кухни шум приятный.
Оттуда светит отблеск фонарей,
И ветер долетает ароматный!
Очарованный представившейся его глазам картиной, Сюань-цзан не осмелился идти дальше и обратился к монаху:
– Скажите мне, праведный монах, почему это у вас при входе царит запустение, а здесь, внутри, такое благолепие?
Монах ухмыльнулся.
– Почтенный отец! – ответил он. – На этой горе по соседству с нами поселились дерзкие разбойники. В ясную погоду они бродят по горе, грабят людей, а в ненастье укрываются в нашем монастыре. Это они повалили изваяния хранителей Будды и сломали все, что было сделано из дерева, чтобы разводить костры. Обитатели нашего монастыря все слабые и хилые, вот и боятся слово им сказать. Поэтому мы и решили отдать этим насильникам переднюю часть монастыря под жилье, а сами собрали подаяния от разных благодетелей и выстроили себе другой монастырь, на задворках. Так у нас на Западе принято размежевывать чистых от нечистых…
