Снаружи начался собиравшийся с утра дождь, ее дожидался слуга с большим зонтом.
— Спасибо.
Слуга ответил, что с зонтом его прислала домоправительница Агнесса, и, понизив голос, добавил:
— Господин граф отправили Клауса, конюха, на станцию предупредить, что вы завтра не едете.
— Как это — «не еду»?
— Не знаю, ваша светлость.
За ужином странная новость была разъяснена графом Готфридом:
— Я сам отвезу вас в монастырь, кузина.
— Но разве вы собирались куда-то ехать?
— Да! — в голосе обычно апатичного Готфрида звучал прямо-таки энтузиазм. — Я не думаю, что вдова графа Рудольштадта должна путешествовать в наемной карете. Просто я был занят и не сразу узнал, что вы заказали карету. Я заплатил кучеру за отмененную поездку.
Последняя фраза добавила Кедвин удивления. Нельзя сказать, что брат Альбрехта был скупцом, но платить неустойку кучеру — это для него слишком. И глаза горят как-то подозрительно.
— Мой супруг собирался посетить замок Лесверг. Это, правда, несколько в стороне от монастыря святой Бригитты, куда вы хотите отправиться…
Готфрид перебил жену:
— Невелик крюк. — И продолжил говорить о своей занятости вследствие получения наследства.
Кедвин же почувствовала, как по спине пробежали холодные мурашки. Кажется, новая жизнь начнется не завтра, а прямо сейчас, за последним ее ужином в замке Ризенбург.
Стараясь сохранять на лице устало-рассеянное выражение, она оглядела соседей за столом. Священник хмурится, Готфрид забывает — или не может — скрыть веселость, Шарлотта… Шарлотта была предназначена в жены Альбрехту, но тот не стал слушать родственников и женился на Кедвин. А Шарлотту выдали за двоюродного брата бывшего жениха, но вот теперь она все равно стала хозяйкой замка. Кедвин перехватывает ее взгляд: похоже, радость мужа ей не по душе, и кажется, она что-то подозревает. Но вряд ли двум женщинам удастся поговорить.
После ужина Кедвин поднялась в свою комнату, зажгла свечу и села у окошка. Но тут явилась домоправительница и сообщила, что прислана госпожой графиней помочь собраться.
— Я все собрала.
— Э-э-э…
Кедвин догадалась:
— Шарлотта хочет проверить, не слишком ли много я заберу с собой? Погляди.
Агнесса покраснела:
— Просто она любит порядок.
— Это теперь ее дом. А скажи, Агнесса, что это за замок Лесверг, мой супруг никогда его не упоминал?
— А это не наш замок, — объяснила женщина, проглядывая нишу, где за стеклянными дверцами стояли дорогие безделушки. — Лесверг принадлежал семье ее светлости, а его светлость Готфрид настоял когда-то, чтоб его дали за барышней Шарлоттой в приданое. Ее родители, наверное, рады были, потому как там всего одна старая башня и стоит в глухом лесу, в ней давно никто не жил.
— А где он расположен?
Агнесса ответила, и Бессмертная окончательно поняла, что отложить решение на завтра не удастся. Замок находился в совершенно противоположной стороне от монастыря святой Бригитты.
Забавно, что Готфрид не обратил внимания на то, что Шарлотта, назвав замок, намекнула на какие-то его планы. Возможно, она проговорилась случайно, возможно, наоборот — желала предупредить Кедвин, что замыслы Готфрида далеки от объявленных. Собственно, Кедвин могла проверить, что задумал кузен Альбрехта. Но с другой стороны, а вдруг дойдет до оружия? Ну, убьет она Готфрида или хотя бы ранит, и придется срочно скрываться, и будет за ней гоняться то ли местная стража, то ли еще кто…
Нет, пожалуй, придется действовать проще.
— Я все посмотрела, госпожа.
— Доброй ночи, Агнесса.
Домоправительница ушла, Кедвин разделась, помолилась перед иконой Екатерины Египетской, задула свечу и легла спать, велев себе проснуться после полуночи. Когда часы в ее комнате прозвонили двенадцать, она встала с постели и начала собираться при слабом свете лампадки.
Бессмертная открыла тайник, вынула первым делом шпагу-валлонку, затем пояс с монетами и кое-какими побрякушками (впрочем, и любимые тоже там были), заплечный мешок с мужским костюмом, специальные туфли на войлочной подошве и корзинку с вещами, которые понадобятся раньше прочих.
Из замка она решила уходить через лабиринт. Если же что-то не получится, то придется спускаться с бастиона на дорогу, веревка в корзине имелась. Не лучший вариант, потому что дает возможность искать ее с собаками. Хотя в дождь собаки могут след и не взять.
Она собралась: платье женское, волосы не обрезаны, кинжал в рукаве, записку она писать не будет. Закинув мешок на спину и спрятав шпагу в юбке, она набросила плащ с капюшоном и выскользнула через дверь для слуг. По черной лестнице и узким коридорам женщина быстро добралась до павильона, выходившего на бастион. Замок спал. Может, только у ворот слуги, изображавшие стражу, не спали, а могли и спать — мост-то поднят.
Теперь пришла очередь корзинки: Кедвин достала плошку с маслом, смазала щеколду, чтобы не скрипела, и выскользнула на бастион. Прислушалась — тишина, отошла от двери, оглядела окна замка — света нигде видно не было. Женщина перевела дух: первые шаги сделаны, теперь самое сложное. Дождь ослабел, но тучи не давали пробиться луне. Впрочем, она знала площадку бастиона прекрасно. Альбрехт когда-то показал ей колодец и лабиринт, потом она проходила этой дорогой и в одиночку.
Убедившись, что на бастионе никого нет, Кедвин нажала нужный камень в стене, услышала негромкий звук, донесшийся от колодца, и поняла, что шлюз сработал как надо, и вода уходит. Она взобралась на ограждение водоема и начала спускаться внутрь него по винтовой лестнице. Приходилось быть очень осторожной, ступая по обросшим илом ступеням. В том числе и для этого были полезны войлочные подошвы.
Наконец ее рука легла на цепь-перила, и она пошла смелее, хоть и по-прежнему в полной темноте. Только войдя в арку, за которой начиналась галерея, она зажгла фонарь. Свет пробежал по стенам и своду, лег на ровный пол. Первым делом Кедвин добралась до второго механизма шлюза, переключила воду, возвращая ее в колодец на бастионе, и продолжила свой поход. Сначала по тропке, огибавшей бездонную пропасть, затем по бесконечным галереям, то природным, то вырубленным в скале, протискиваясь под выступами, которые когда-то оставили строители лабиринта, и перебираясь через осыпи. Периодически приходилось закрываться от потревоженных ею летучих мышей.
Слабый свет, проникающий сквозь щели в стене одного из залов, сказал ей, что уже начинается утро. Под конец свежая осыпь напрочь перегородила дорогу к «подвалу монаха». Кедвин тихонько чертыхнулась и пошла в обход. Огромный зал, который Альбрехт звал «церковью», был цел, здесь обвалов не случилось. Свет фонаря упал на «алтарь» — страшную колонну из мешанины скелетов. Это когда-то давно, во время гуситских войн, в колодец сбрасывали трупы то гуситов, то монахов.
Кедвин заторопилась. Ицены [10] тоже любили похвастаться головами врагов, и много где по Европе церкви «украшались» человеческими костями, но эта колонна произвела на нее особо гнетущее впечатление еще в первое посещение зала.
Следом за «церковью» она все-таки вышла в «подвал монаха» — небольшую пещеру и тоже со скелетом. Через водяную завесу проникал слабый свет.
Размышляя, почему местные жители не пытаются проникнуть в лабиринт под замком через этот вход, она принялась переодеваться. Вскоре невысокий водопад, а за ним и вброд мелкое озерцо, пересек красивый молодой кавалер.
Оглядевшись по сторонам и никого не увидев, Кедвин надела чулки, натянула сапоги, порадовалась, что дождь кончился, и, закинув хорошо отощавший мешок за спину, пошла сквозь густой подлесок. За ним пролегала тропа, уходившая в горы.
Искать ее будут в первую очередь по дороге на Тусту. Тем не менее, чем скорее она исчезнет из мест, где ее знают, тем лучше. Она собиралась воспользоваться короткой дорогой через Богемский лес [11], которую местные, опять же по каким-то суевериям, не признавали. С этой стороны они с мужем как-то доехали почти до перевала. Возможно, на той стороне есть обрывы, а впрочем, пеший человек пройдет там, где повозки застрянут.
