Подсвеченные светом снизу, стены казались мокрыми.
Не от воды. От крови.
Бук спустился ниже, и, чем ближе подлетал, тем глубже пробирал его ужас. Он различил окна без ставней, на первом видимом этаже. Комнаты внутри набиты телами. То же самое и на следующем этаже, и на последнем — под самой крышей.
Он внезапно понял, что всё здание забито под завязку. Месиво из мяса и костей, льющиеся из окон ручейки крови и желчи. Огромный мавзолей, памятник сегодняшнему дню.
Ястреб увидел очертания людей на крыше. Двенадцать человек там и тут жались к укрытиям и навесам. А один стоял поодаль, склонив голову, будто рассматривал кошмар на улице внизу. Высокий, могучий. Широкие покатые плечи. Исчерчен странно падающими тенями. Руки в латных перчатках крепко сжимали сабли, сделанные будто из кости.
В дюжине шагов за его спиной поднялся штандарт, древко закрепили мешками с едой — похожие тюки использовали «Серые мечи». Жёлтая мокрая детская туника, заляпанная тёмными потёками крови.
Бук было приблизился, но полетел прочь. Он не был готов. Не был готов встретиться с Остряком. Точнее, с человеком, в которого тот превратился. Ужасная перемена… ещё одна жертва этой войны.
Как и мы все.
Моргая, Итковиан попытался понять, где находится. Низкий сырой заплесневевший потолок, вонь разлагающегося мяса. Жёлтый свет фонаря, тяжесть грубого шерстяного одеяла на груди. Он лежал на узкой койке, и кто-то держал его за руку.
Кованый щит повернул голову, поморщился от вспыхнувшей боли в шее. Исцелён, но не до конца. Лечение… не завершено…
Рядом сидел на пятках Карнадас: согнулся и не двигался, бледная морщинистая макушка лысой головы лежала на уровне глаз Итковиана.
Костлявые пальцы с мертвенно-сухой кожей ледяной хваткой вцепились в его ладонь.
Кованый щит легонько сжал руку.
Дестриант поднял лицо. Туго обтянувшая череп кожа была покрыта кровоподтёками — от суставов челюстей; красные с прожилками глаза утонули в угольно-чёрных провалах глазниц.
— Ох, — прохрипел старик. — Я подвёл вас, сударь…
— Отнюдь.
— Ваши раны…
— Они закрылись — я же чувствую. Мои шея, спина, колено. Осталась лишь едва ощутимая слабость, сударь. Легко поправимо.
Он медленно сел, удерживая спокойное выражение лица, несмотря на терзавшую его боль. Попытка согнуть колено заставила Итковиана покрыться потом, но внезапно боль утихла и в голове прояснилось. Он не вынул свою руку из ладони Дестрианта.
— Я всегда преклонялся перед вашим даром, сударь.
Карнадас умостил голову на бедре Итковиана.
— Мне конец, друг мой, — прошептал он.
— Я знаю, — ответил Кованый щит. — Но мне — ещё нет.
Дестриант кивнул, не поднимая взгляд.
Итковиан огляделся. Ещё четыре койки, на каждой по солдату. Грубые одеяла накрывали их с головой. Опустив веки, два лекаря сидели прямо на запятнанном кровью полу, прислонившись спиной к стене, и спали в изнеможении. Возле маленькой двери в комнату стояла вестовая «Серых мечей». Судя по чертам лица под шлемом, капанка. Итковиан уже видел похожую на неё девушку чуть моложе среди новобранцев… возможно, сестру.
— Как долго я был без сознания? Там дождь?
Карнадас не ответил. Двое лекарей тоже не проснулись. Спустя мгновение вестовая откашлялась:
— Сударь, осталось меньше колокола до полуночи. Дождь начался на закате.
На закате, в миг его смерти. Хватка на руке ослабла.
— Сколько солдат осталось здесь, сударыня? Сколько ещё у меня в распоряжении?
Она вздрогнула.
— Всего сто тридцать семь, сударь. Из них девяносто шесть новобранцев. Из «грив», которые были с вами на кладбище, выжило лишь одиннадцать человек.
— Наша цитадель?
— Пала, сударь. Всё сгорело.
— Дворец Джеларкана?
Девушка покачала головой:
— Вестей нет, сударь.
Итковиан медленно высвободил руку из безвольных пальцев Карнадаса и посмотрел на неподвижную фигуру. Пригладил редкие пряди волос. Спустя некоторое время Кованый щит нарушил молчание:
— Позовите дневального, сударыня. Дестриант мёртв.
Вестовая взглянула на него широко распахнутыми глазами.
— Он присоединился к нашему Смертному мечу, Брухалиану. Они мертвы.
Затем Итковиан нашарил сапоги на полу, почти потеряв сознание от острой боли в колене. Судорожно глубоко вдохнул, медленно выпрямился:
— Кто-нибудь из оружейников остался?
— Только подмастерье, сударь, — на миг замешкавшись, ответила женщина чуть дрогнувшим голосом.
— Мне нужна шина на колено, сударыня. Всё, что он или она сможет придумать.
— Да, сударь, — прошептала она. — Кованый щит…
Он прервал поиски своей форменной накидки, взглянул на женщину. Та смертельно побледнела.
— Я… именно я огласила тринадцатую Заповедь Устава. Я прошу… законного наказания.
Её била крупная дрожь.
— Наказания, сударыня? Что за преступление вы совершили?
— Я доставила весть. От аколита Рат’Фэнера.
Она покачнулась от собственных слов, доспех глухо ударился от соприкосновения спины с дверью.
— Помилуй меня Фэнер! Смертный меч — его отправила на гибель я!
Итковиан прищурился, внимательно разглядывая её.
— Вы ведь тот новобранец, который сопровождал меня и крылья в последнюю вылазку на равнину. Мои извинения, сударыня, за то что раньше не признал вас. Мне следовало предвидеть такой оборот… пережитое явно написано на вашем лице. Я отвергаю тот факт, что это вы огласили Устав, солдат. А теперь всё-таки найдите нам дневального и подмастерье.
— Но, сударь…
— Брухалиан знал, на что идёт. Вы понимаете? Кроме того, ваше присутствие здесь доказывает вашу невиновность в произошедшем. Если бы вы участвовали в измене, вы бы ехали вместе с ним, повинуясь его же приказу. И получили бы заслуженное. А теперь идите. Нельзя дольше ждать.
Не глядя на вестовую, по грязным щекам которой текли слёзы, Кованый щит медленно заковылял к груде сваленных доспехов. Спустя мгновение женщина развернулась, открыла дверь и вылетела в коридор.
Итковиан остановился. Посмотрел на спавших лекарей.
— Я тот, кто несёт печаль Фэнера, — прошептал он. — Я — воплощение моего обета. И всего того, что он значит. У нас ещё остались незаконченные дела. У меня остались. Узрите, я не признаю поражения.
Итковиан выпрямился, и лицо его снова приобрело безразличное выражение. Боль отступила. Скоро это всё будет неважно.
Сто тридцать семь лиц под шлемами повернулись к Итковиану. Кованый щит окинул взглядом ряды своих воинов, стоявших под струями дождя на тёмной улице. Осталось два боевых коня: его собственный — на груди скакуна краснел свежий рубец, а в глазах бушевал огонь — и чёрный жеребец Брухалиана. Вестовая держала поводья обоих.
