— Бельт, ты снова замолчал. Мне это не нравится. Может, все-таки примешь от меня совет? Не ломай головой стену. Иди вдоль неё и рано или поздно, но ворота найдутся.
— Ты только за этим пришел? Чтобы совет дать?
— Нет, не только. И даже совсем не за этим. — Кам развернулся и неторопливым шагом направился к воротам. Пришлось идти. Рядом, но сзади, точно собака. Две собаки, одна другую сторожит и сама сидит на цепи.
— Я пришел, чтобы сказать, что получил послание от моего друга и наставника.
Под широкий Ирджинов шаг приходилось подстраиваться, отмахиваться от немых братьев, которые гугнили, требуя Бельтова внимания. От хмурой бабы, что села посередь двора в окружении гусей. От самих гусей, вытянутыми шеями и гоготом приветствовавших хозяина. Показалось вдруг — смеются.
— Он пишет, что милостью Всевидящего ваша подруга прибыла в Ханму. Он был столь любезен, что поселил ее в собственном доме. У него очень хороший дом. Во-первых, безопасный, во-вторых, удобный. Поверьте, она не будет нуждаться в чем-либо. А в какой-то мере нынешняя жизнь даже более привычна и достойна ее происхождения.
Снова замолчал. Что ж, сейчас Бельт готов был играть по этим правилам.
— А он не упоминал о том, получится ли… получится ли…
Кам ждал, заставляя проговорить вопрос. И за это Бельт почти ненавидел его. Но ненависть ненавистью, а вопрос вопросом.
— Получится ли сделать что-то с ее глазами?
— Не исключено, — туманно ответил Ирджин, замедляя шаг. — Не исключено, что и получится. Но ведь ты понимаешь, что дело это непростое.
— Понимаю.
— И что ничего нельзя обещать, но Кырым-шад будет пытаться, он очень умный человек. И очень занятой. И еще очень надеется, что усилия, которые он приложит, не останутся неоцененными.
— Не останутся, — пообещал Бельт, невольно касаясь шеи. Показалось вдруг — одели-таки ярмо.
— Вот и замечательно.
Замечательно было то, что в месте этом, показавшимся поначалу Зарне чужим и даже опасным, царил воистину чудесный покой. И если снаружи дом напоминал крепость — темный гранит стен, узенькие провалы бойниц да дверь, окованная железом; то изнутри гранит сменялся мрамором и белым деревом, да и сам дом переменялся. Галереи, колоннады, стрельчатые окна с разноцветными витражами, от которых самое внутреннее пространство расцветало красками. Шелковые портьеры, дубовые шпалеры, шерстяные ковры, мозаики и медальоны, статуи и плоские вазы с журавлиными горлами-шеями. Но больше всего по душе пришелся внутренний дворик, та его часть, которая примыкала к пруду. Здесь на поверхности воды колыхались белые листья кувшинок, вг глубине проглядывали и тугие розовые бутоны. По вечерам они раскрывались, наполняя воздух приторной сладостью. Кроме кувшинок в пруду обитали рыбы — ленивые, пучеглазые, с широкими горбатыми спинами. Они подплывали к бортику и молча глазели на павлинов. А те — на рыб, изредка поднимая желтые венчики перьев да перещелкиваясь, точно обсуждая что-то свое. Порой павлины орали, не то от тоски, не то от безделья, и совсем уж редко раскрывали хвосты-веера,
— А давай покормим птичек? Давай? — Зарна силой сунула в руки подопечной миску с пшеном, и павлины оживились. — Господин разрешил, господин сказал, что тебе полезно.
Ласка — вот же упрямица — лишь головой дернула и миску попыталась выбросить. Только куда ей против Зарны-то? Зарне и мужья не перечили, а у них силенок, чай, побольше было. Правда, зерно пришлось кидать самой. На камень попало — понабежали и павлины, и цесарки, и серая, наглая ворона; угодило и в пруд — рыбы зашевелились, захлопали тугими губами. Такую бы хоть одну да на сковородку, да со сметанкою и зеленью, и винца плеснуть, но самую малость, чтоб не перекислить. Тут Зарна одернула себя — хозяин дома вряд ли одобрит подобное, а его, пусть и щуплого телом, немолодого, Зарна побаивалась. И не в титуле дело было, не в родовитости или богатстве. Жив был в памяти первый день и комната в укромной части дома. Без лишка, но там невообразимая дороговизна уже от одних стен, сплошь из белого жилковатого камня. Из него же был сделан и длинный стол с выдолбленными по краям желобками, и стол иной, высокий, со стеклом да ножиками.
— Раздень ее, — велел хозяин, и спорить Зарна не посмела.
Нет, ничего-то ужасного не случилось. Был огляд, дотошный, затянувшийся до темноты. Было ковыряние в черных провалах глаз и явное недовольство хозяина увиденным, и Зарнин страх, что это она своеволием своим зло причинила. И были сжатые, белые губы Ласки, не проронившей за все время не ни слова, хотя, верно, болело. А потом короткое от хозяина:
— Завтра пришлю мазь. Будешь накладывать дважды в день, а сверху тугую повязку.
— Да, господин, — только и ответила Зарна.
От мази веки подопечной набрякли, в первый день из-под них сочился гной, на второй — слизь, на третий же повязка до вечера оставалась сухой. Тогда же Ласка разбила кувшин, а ночью, решив, что Зарна спит, полоснула осколком по руке. Дурная, только кровью простыни измазала.
— Я все равно это сделаю, — сказала она Кырыму в лицо. — Я тебе не верю.
— Неужели? — сухие пальцы развели веко и тронули жесткую корочку рубца.
— Ты не сделаешь мне глаза. Ты не сможешь. А если бы и смог, то не стал бы тратиться.
Зарна только руками развела: дескать, что с блажной взять?
— Я трачу на тебя свой дом. Свои деньги. Свои знания и время. Хотя могу просто запереть в подвале. В пустом подвале, где не будет ни кувшинов, ни тарелок, ни кровати, ни даже нужника. А если ты и там умудришься причинить себе вред, я прикажу тебя спеленать, как пеленают младенцев.
Ему поверили.
— Что до слепоты твоей, ты бы удивилась, узнай, насколько меня занимает данная проблема. Если бы ты только знала…
— Если бы только знать наверняка, — Фраахи стоял у раскрытого окна. Влажный весенний ветер ласкал лицо и руки, проходил сквозь мембрану крыльев, согревая кровь эманом. — Предложение беспрецедентно. Выгода сомнительна. Восемь тонн орудий, и это только первая партия. Основные энергетические затраты лягут на нас. А это — на минуточку! — как минимум обеспечение чуть ли не суточной работы портала на приеме у отправителя, сама переброска и спуск с теми же требованиями. Сами точки разнесены, что демоново семя. И первая из них — на самой границе Наирата, где сегодня напряженность поля одна, завтра другая, а послезавтра вообще никакая, ибо поля — фьють и нет! Мы не можем себе позволить такие риски и траты. Даже сейчас.
Скэр не ответил. Скэр думал о том, что ему до скрежета зубовного надоел старик и люди с их вечной суетой. И что решение на самом деле принято, потому как не воспользоваться возможностью было бы глупо, а гебораан не совершает глупостей, иначе он был бы рожден икке. И что немного потраченного эмана — лишь вложение, каковое обернется прибылью. Чем неспокойнее внизу, тем больше эмана наверху. Аксиома, которую с блеском подтвердила последняя война.
