— А у тебя, ты считаешь, был выбор? — спросила она.
Я пожал плечами.
— Может, и был. А может, и нет. — Я сглотнул. — Суть в том, что я тогда этого и в голову не брал. Не колебался. Хотел только, чтобы они поскорее умерли.
Довольно долго она молчала.
— Что, если это Совет держит меня под колпаком? — тихо спросил я у Мёрфи. — Что, если я превратился в какого-то монстра? Такого, что отнимает чужую жизнь, руководствуясь лишь своими желаниями? Которого результат интересует больше, чем средства? Для которого сила значит больше, чем справедливость? Что, если это первый шаг?
— А ты сам так считаешь? — спросила она вдруг.
— Я не...
— Потому что если ты, Гарри, так считаешь, значит, возможно, так оно и есть. А если считаешь, что это не так, значит, скорее всего это не так.
— Сила позитивного мышления? — спросил я.
— Нет. Свобода выбора, — ответила она. — Ты не можешь изменить того, что уже произошло. Но ты волен выбрать, что делать дальше. Из чего следует, что ты переметнешься на черную сторону только в том случае, если сам выберешь это.
— А с чего ты взяла, что я этого не сделаю?
Мёрфи фыркнула и легонько коснулась пальцами моего подбородка.
— Потому что я не идиотка. В отличие от некоторых других сидящих в этой машине.
Я поднял правую руку и осторожно сжал ее пальцы. Они были теплые, крепкие.
— Поосторожнее. Это почти, можно считать, комплимент.
— Ты порядочный человек, — сказала Мёрфи, опуская руку; пальцев моих она при этом не стряхнула. — Порой до боли слепой и глухой. Но сердце у тебя доброе. Потому ты и относишься к себе так беспощадно. Ты устал, голоден и изранен, и ты видел, как нехорошие парни делают такое, чему ты не в силах помешать. Ты пал духом. Вот и все.
Простые, искренние и прямые слова. В голосе ее не было ни капли фальшивых утешений, ни капли снисходительной жалости. Я ведь не первый день знаком с Мёрфи. Я знал, что она готова подписаться под каждым своим словом. Сознание того, что она на моей стороне, даже если я нарушил закон, который она защищала по долгу службы, здорово ободряло.
Я говорил это прежде и повторю еще раз.
Мёрфи — хороший парень.
— Может, ты и права, — сказал я. — Блин-тарарам, и правда хватит жалеть себя — работать пора.
— Только начни с еды и отдыха, ладно? — хмыкнула она. — И если ты меня не слышал, я заеду за тобой утром.
— Идет, — кивнул я.
Мы посидели, держась за руки, еще немного.
— Кэррин? — спросил я.
Она посмотрела на меня. Глаза ее казались очень большими, очень голубыми. У меня не получалось смотреть в них долго.
— Ты никогда не думала о... ну... о нас?
— Иногда, — ответила она.
— Я тоже, — признался я. — Только... моменты все были какие-то неудачные.
Она улыбнулась.
— Я заметила.
— Как по-твоему, в этом что-то есть?
Она осторожно сжала мою руку пальцами и сразу убрала их.
— Не знаю. Может, когда-нибудь... — Она посмотрела на свою руку и нахмурилась. — Это многое бы изменило.
— Изменило бы, — согласился я.
— Ты мой друг, Гарри, — сказала Мёрфи. — Что бы ни случилось. Бывало, в прошлом... я поступала по отношению к тебе несправедливо.
— Как тогда, у меня в офисе, когда ты меня в наручники заковала, — кивнул я.
— Ага.
— А потом ты мне зуб сломала.
Мёрфи даже зажмурилась.
— Я сломала тебе зуб?
— А потом...
— Ладно, ладно, — остановила она меня; щеки ее порозовели. — Я хочу сказать, я могла бы и раньше понять, что ты из хороших парней. И...
Я выжидающе смотрел на нее и молчал.
— И я прошу прощения, — выдавила она. — Вот гад!
Это далось ей непросто. Гордости в Мёрфи не по росту много. И да, я очень хорошо помню пословицу насчет хрустальных домов и камней. Поэтому я не стал давить на нее.
— Ты уж не увлекайся романтикой, Мёрф.
Она чуть улыбнулась и закатила глаза.
— Если мы и сойдемся когда-нибудь, не пройдет и недели, как я тебя убью. А теперь отдыхай. В таком виде от тебя все равно толку никакого.
Я кивнул и выбрался из машины.
— Тогда до завтра.
— Где-нибудь около восьми, — отозвалась она и вырулила обратно на улицу. — Поосторожнее, ладно? — бросила она, опустив стекло.
Я посмотрел вслед машине и вздохнул. Мои чувства по отношению к Мёрфи все еще пребывали в безнадежно запутанном состоянии. Может, мне нужно было поговорить с ней раньше. Действовать решительнее, инициативнее.
«Поосторожнее», — сказала она.
И почему, интересно, мне кажется, что я и так слишком осторожен?
Микки Маус, мой будильник, сработал в семь утра и продолжал упрямо звенеть до тех пор, пока я не отшвырнул одеяло, сел и заглушил его к чертовой матери. Все тело болело, затекло, но ощущение неодолимой усталости заметно убавилось, и — раз уж я принял вертикальное положение — я начал шевелиться.
Я залез под душ и постарался не подпрыгнуть слишком уж высоко, когда в меня ударила первая струя ледяной воды. Ну конечно, кое-какой опыт по этой части у меня имеется. Ни один нагреватель не выдерживал у меня дольше недели без того, чтобы с ним не возникали какие-нибудь технические неполадки, а это особенно неприятно, если нагреватель газовый. Поэтому душ у меня бывает либо холодный, либо ледяной. С учетом моей личной жизни и нечеловеческого обаяния некоторых существ, с которыми мне время от времени приходится иметь дело, может, оно и к лучшему.
Однако порой, когда все мое тело в синяках и ссадинах, я жалею, что душ у меня не обжигающе-горячий, как у любого другого жителя этой страны.
И тут вода из ледяной разом сделалась горячей, почти кипятком. Не могу сказать, чтобы это не застало меня врасплох. Я взвыл и исполнил под струей замысловатый танец — до тех пор, пока мне не удалось отвернуть душ к стене, спасая тем самым особо ценные части тела. Потом, привыкнув немного к температуре, я сунул под струю голову и шею и даже застонал от удовольствия. Потом опомнился.
— Черт подери, я же говорил тебе не делать этого! — буркнул я.
Ласкиэль рассмеялась — совсем негромко, так что ее смеха почти не было слышно за шумом воды. Фантомные пальцы помассировали мне мышцы у основания шеи, унимая боль.
— Тебе стоило бы использовать технику блокировки боли, которой я научила тебя прошлой осенью.
— Обойдусь и без нее, — буркнул я и потянулся за мочалкой. Однако горячая вода и массаж, пусть даже иллюзорные, доставляли мне истинное наслаждение. — Переживу как-нибудь.
— Твой дискомфорт — это мой дискомфорт, хозяин мой, — со вздохом возразила она. — Собственно, все, что я ощущаю, попадает ко мне только через твои ощущения.
