— Не знал. Точнее подозревал, но не думал, что настолько хорошо.
— Правда?
— Да. Если бы я знал о своих возможностях, то не позволил бы тебе убежать. Я бы выключил этих идиотов прямо на дороге и спокойно пошел к трассе, а не сидел бы сейчас тут с отмороженными руками, ногами и подозрением на пневмонию.
— А за шубу папа меня убьет.
— Не переживай. Главное, что мы спаслись, живы и здоровы. Шуба дело наживное, — лениво отозвался Андрей.
— Знаешь, сколько она стоит? — гневно подскочила Анечка.
— Догадываюсь.
Он сидел совсем близко с закрытыми глазами. Анечка смотрела на длинные, совершенно немальчишеские, изогнутые ресницы, на обветренные губы, болезненный румянец на щеках. Какой же он милый! Лоб оцарапан о сучок… На щеках смешные ямочки, особенно когда он улыбается.
— Улыбнись, пожалуйста, — робко попросила она.
Андрей чуть приподнял уголки губ.
Анечка взяла его за руку. Он не отстранился, слегка сжал ладошку. Она чувствовала тепло его тела. Андрей устало молчал, не замечая, как взгляд девочки скользит по лицу и все время возвращается к губам. Они — обветренные, потрескавшиеся — такие… такие… Анечка поддалась вперед и чмокнула его в уголок губ. Испугавшись собственной смелости, девочка уткнулась носом в мальчишеское плечо, до боли стиснув его пальцы.
Андрей дернулся от неожиданности и удивленно повернулся к ней. Его лицо оказалось вплотную к ее. Щека к щеке.
Он замер.
Парень растерялся. Слишком много потрясений для одного бесконечно долгого дня. Ему нельзя влюбляться! Нельзя!! Нельзя!!! Внутри возникло странное чувство — все похолодело и оторвалось — словно он прыгнул с обрыва. Боязливо, едва заметно потерся щекой о девичью щечку (нельзя! — стонал разум). Замершее сердце снова принялось колотиться с такой силой, что, казалось, его удары слышны всему отделению (нельзя! — кричало сознание). Глаза в глаза. Кончик носа в кончик носа. В груди все заныло. Ее губки совсем рядом… (нельзя!!!) От них пахнет карамелью… Дыхание замерло в предвкушении, когда губы потянулись друг к другу… едва коснулись друг друга…
— Папа идет, — шепнул Андрей.
И они резко отпрянули.
Ребята рассмеялись: оба с румянцем на щеках, глаза горят. Теперь у них есть тайна — первый поцелуй. Робкий, неловкий, неуклюжий. Но первый!
Сергей Александрович летел по коридору с неимоверной скоростью. Сразу же за ним шли Вадик и Всеволод Илларионович. Оба в длинных пальто с развевающимися полами, отчего в полумраке они походили на одно большое пульсирующее темное пятно. В черной массе москвичей иногда мелькал блик — это дежурный врач в белом халате старался обогнать визитеров, но широкоплечие мужчины не дали ему никаких шансов вырваться вперед.
— Аня! — громко закричал Сергей Александрович на весь этаж.
— Папка! — вскочила девочка, замотанная в драную простыню как в сари , и понеслась босиком ему на встречу.
Он взял дочь на руки, крепко обнял и поцеловал. Она повисла на шее, обхватив отца ногами за талию. Всеволод Илларионович тут же снял с себя пальто, накинул на крестницу.
— Всё, поехали домой! Там мать с ума сходит! Ты нас совсем не любишь! Как ты могла уехать и никому ничего не сказать? Аня, так взрослые люди не поступают! Мы пол-Москвы на уши поставили!
Она не отвечала. Лишь довольно улыбалась в ответ. Папа! Он приехал за ней! Он самый лучший на свете!
— Где вы были? — строго спросил Всеволод Илларионович у Андрея.
— В деревне Грязь.
— Вы ездили в интернат?
— Да. А потом уже в Грязь.
— До завтра нельзя было потерпеть? Надо было обязательно одним ехать!
— Крестный, это я виновата. Ты бы видел, как Андрюшка меня защищал от бандитов! Это… Это было восхитительно! У меня нет слов! Он…
— От каких бандитов? — тут же напрягся Сергей Александрович.
Анечка прикусила язык. Они договорились, что не расскажут родителям о происшествии в лесу. А тут она так глупо проболталась. Бросила умоляющий взгляд на Андрея.
— Ничего страшного, — начал бормотать он. — Пьяный пристал… Я отогнал его и все.
— И сколько было пьяных? — навис над ним Всеволод Илларионович.
— Какая разница, сколько их было! — попыталась исправить ситуацию Анечка. Но крестный продолжал буравить Андрея колючим взглядом. Парень молчал, пристально глядя в глаза полковнику.
— Я задал вопрос, — тихо рыкнул Всеволод Илларионович.
— Какая разница, сколько их было? — спокойно ответил Андрей. — Главное, что все живы и здоровы. Никто не пострадал.
— Сева, поехали, — Сергей Александрович явно не желал разбираться в присутствии врача. — Быстро одевайтесь и бегом в машину.
Анечка и Андрей переглянулись.
— Что? — нетерпеливо спросил отец.
— Я потеряла сапоги… — начала юлить Анечка. — А шуба порвалась… Андрей отдал мне свои ботинки…
— Ну и? — аж подпрыгнул Всеволод Илларионович.
— Одежда, которая уцелела, мокрая. Нам не в чем ехать, — резюмировал Анечкино выступление Андрей.
— Не одно, так другое, — проворчал Сергей Александрович. — Вад, подгони машину поближе к подъезду. Вам вообще не в чем идти?
— Вообще, — закивали они.
— Хорошо. Доктор, вещи этих оболтусов где?
— В камере хранения, — отозвался доселе молчавший врач.
— Отнесите их, пожалуйста, в машину. По дороге разберемся, что к чему.
Вадик снял пальто и отдал его Андрею. Кое-как одетые ребята переместились в машину.
***
По дороге Анечка в подробностях рассказала родственникам, как они съездили в интернат, как тащились через лес в богом забытую деревушку, а потом удирали от бандитов. Андрей слушал ее рассказ с удовольствием. Кто бы мог подумать, что тот жуткий мордобой будет так красиво описан перепуганной девочкой. Сейчас он был настоящим героем.
Лишь одного не знала Анечка… Андрей старался не думать об этом, забыть. Он сам не понимал, что произошло. Как такое вообще может произойти?!
Внедорожник несся по Минскому шоссе серебристой стрелой. В машине было тепло и хорошо. Пахло ментолом, мурлыкало радио. Анечкин голос действовал убаюкивающее. Андрей поймал себя на том, что вот-вот провалится в сон. Тело ныло после физической нагрузки, отмороженные руки и ноги неприятно покалывали.
Я не трону тебя, и ты знаешь почему…
Почему?
— А потом он каааак прыгнет! И ногой прямо ему по лицу!
Почему они не тронули их?
У них не было никаких шансов спастись! Ни-ка-ких!
Теперь я понимаю, кто ты…
Кто?
Ну где же она ходит? Я говорил, что это была плохая идея, отпустить ее одну в магазин!
