Но всё это будет потом, гораздо позже, а тогда…
Венн и Фрегор, казалось, забыв о нём, полностью перешли на свой жаргон, где перемешивались ругань, блатная феня, военные термины и ещё какие-то совсем уж непонятные слова. И Гаор перестал слушать, даже не пытаясь ни понять, ни запомнить. Но он всегда плохо запоминал непонятное. Разве что… аггрскую ругань, ну а ругань и понимать нечего, она всегда одинаковая, просто звучит по-разному. И он гнал машину, наслаждаясь чувством полёта — удалось поймать "зелёную волну" светофоров, так что тормозить ни под каким предлогом не надо — и не менее блаженным чувством избавления от Второго Старого. В "Орлиное Гнездо" они вернутся, надо полагать, самое раннее к ночи, когда праздник уже закончится, а раз хозяина по работе припекло, то и завтра будет выезд на весь день, а что бы ни было на выезде, это будет лучше, во всяком случае, безопаснее.
Венн и Фрегор наконец договорились, и Фрегор распорядился:
— Рыжий, в центр. Венн, где тебя высадить?
— Я скажу.
— Да, хозяин, в центр, — ответил Гаор, выходя на разворот.
— Этого и держимся, — Венн откинулся на спинку сиденья и удовлетворённо вздохнул.
— Да, — кивнул Фрегор, — пока это самое разумное. А там…
— Там видно будет, — улыбнулся Венн.
У неприметного ресторанчика Венн вышел, и Фрегор скомандовал:
— К Центральному Храму, Рыжий.
— Да, хозяин, к Центральному Храму, — невозмутимо ответил Гаор.
Хозяин явно становился прежним: за пять долей семь адресов. Интересно, а Храм ему зачем? Помолиться о здоровье и благополучии дяди? И всех остальных родичей? — мысленно съязвил Гаор.
Но в Храм хозяин не вошёл, ограничившись беседой с двумя монахами в полном облачении с надвинутыми на лицо капюшонами. Позы у монахов были смиренными, но выправки не скрывали. Оттуда поехали по конторам, с каждым посещением хозяин всё больше мрачнел, но не ругался, не обещал вздрючить, уконтрапупить и прочее, а молча кусал губы.
— В Дом-на-Холме, — наконец распорядился Фрегор.
— Да, хозяин, в Дом-на-Холме, — ответил Гаор.
Ему уже сильно хотелось есть, уезжали в такой спешке, что сухого пайка он не успел получить, а обеда не предвиделось. Если только хозяин опять не загуляет до "Охотничьего" и не повторит там угощение в кабинете. Рассчитывать на это было, конечно, глупо, да и лучше голод в рейсе, чем пир в "Орлином Гнезде".
Дом-на-Холме показался ему сегодня особенно мрачным и неприветливым. Наверное, от голода. Снова период за периодом монотонного сидения в гараже. Время от времени Гаор выходил из машины, протирал стекло и зеркала, делал вид, что копается в моторе, даже дремал, сидя за рулём. О ходе времени можно было догадаться только по движению стрелок на циферблате вмонтированных в панель часов, а так вокруг ничего не менялось. За всё время ни одна машина не приехала и ни одна не уехала, будто они тут… для декорации стоят. Или для маскировки? Тогда для кого маскировка? И что маскируют? Не для него — это точно. Раб вообще для них всех… вроде мебели. Его не замечают, не стыдятся и не стесняются. Поймёшь для кого, поймешь зачем, а тогда и что.
Из Дома-на-Холме они выехали уже в темноте.
— Домой по кольцу, — распорядился Фрегор и застыл на заднем сиденье в мрачном раздумье.
— Да, хозяин, по кольцу, — ответил Гаор.
Отчаянно хотелось есть, но раз по кольцу, то на ужин он не успевает. Обидно. Обидно, досадно, но ладно! — всплыло вдруг в памяти услышанное когда-то присловье. Что ж, а ведь верно.
Гаор отвлекал себя всяким пустячными мыслями от голода и сосущего чувства не опасности, а… предчувствия опасности, наверное, так. Ну, на сегодня его от Орната, можно сказать, отбили, даже спасли, а завтра? А послезавтра? А… "Переменчив твой", — сказала ему тогда Первушка. Что да, то да, шило у хозяина в заднице на все случаи. Хоть бы… "Хоть бы продал он меня, что ли", — тоскливо подумал Гаор. Где бы ни было, что бы ни было, хуже не будет.
— Рыжий, — раздалось сзади.
— Да, хозяин, — откликнулся, не оборачиваясь, Гаор.
— Гони на пределе.
— Да, хозяин, на пределе, — ответил Гаор, до отказа вжимая педаль газа.
А если вмажемся? Время тёмное, заметно похолодало, и дорога подмёрзла. И сам себе ответил: "А если и вмажемся — невелика беда, одной сволочью и одним дураком меньше будет. Огонь Великий, да если моя смерть Жука откупит, то я вот он, готов, только дай знак".
Но знака не было, а навстречу уже летел лес Королевской Долины. И круглая белая луна холодно и отчуждённо серебрит дорогу, отражаясь в тоненькой корочке льда.
Огромный замок "Орлиного Гнезда" по-ночному тёмен и как-то особенно мрачен.
— Завтра в десять на "коробочке", — распорядился Фрегор, вылезая из машины возле своего подъезда в западном крыле.
Гаор повторил ему в спину полученный приказ и поехал в гараж, сдавать машину дежурному механику.
В рабскую казарму он вошёл под умноженный селекторами голос Мажордома, дававшего отбой. Спальня встретила угрюмой тишиной. И по этой тишине Гаор понял, что сегодня "развлекалочки" были особо паскудными. Но, зная здешние правила, запрещавшие любые расспросы, он молча прошёл к своей кровати и стал раздеваться, собираясь в душ. Что Снежки нет, он как-то не заметил, вернее, не обратил внимания, а ведь последнее время она почти каждую ночь у него оставалась.
— Рыжий, — негромко позвал его Старший.
— Да, Старший, — так же тихо, но не шёпотом отозвался Гаор.
— Снежку не жди.
— А что? — машинально спросил он и, тут же догадавшись, переспросил уже с другой интонацией: — Что?!
— Затрахали её, насмерть.
— Кто?! — выкрикнул он.
И тут же его окружили, зажав плотным кольцом, повскакавшие с кроватей мужчины, схватили за плечи и руки, заведя их ему за спину. И в несколько голосов, не перебивая, а дополняя друг друга, простыми и ясными словами ему рассказали, как забавляли Второго Старого, показывая тому насилие.
— Любит он это.
— Сам бессильный, так другие насилуют, а он смотрит.
— Мальцы надоели ему.
— Пригляделся.
— Из третьей спальни взяли.
— Кто посветлее и поменьше.
— И Снежку.
— Из питомника ещё привезли.
— Совсем малявок.
— Только-только проклеймили.
— Ни одна не выжила.
Гаор слушал, не пытаясь вырваться, но его продолжали держать.
— Кто? — повторил он, когда рассказывавшие замолчали.
— Отбирал или насиловал? — спросил Старший.
У Гаора дёргалась, собираясь складкой, верхняя губа, глаза стали жёлтыми, но говорил он спокойно.
— Кто придумал и кто отбирал, я знаю. Насиловал кто?
