Сильвенио, хватая ртом воздух, рефлекторно обхватил его руку своими ладонями. Перед глазами от недостатка кислорода всё стремительно меркло, однако лицо Аргзы, будто высеченное из цельного куска тёмного мрамора, почему-то виделось очень отчётливо, как и его глаза — ледяные, гневные, звериные. Но пальцы, способные переломить ему хребет, только слегка сдавливали горло, даже не душа, а лишь частично перекрывая доступ воздуха: в звере всё ещё сидел человек.
— А я не люблю разочаровываться, — Аргза сжал пальцы сильнее. — Тебе придётся очень хорошо постараться, чтобы заслужить моё прощение.
Джерри за его спиной пошевелился на полу. В руке у него блеснуло что-то металлическое — нож, украденный накануне из столовой.
— Отпусти… — прохрипел механик, кое-как поднимаясь на ноги. — Отпусти его, подонок!
Шатаясь, ничего не видя и не слыша, он бросился на Аргзу с ножом в последнем отчаянном жесте.
— Смотри, — прошептал Аргза одними губами, не оборачиваясь.
Его глаза, похожие сейчас на два бездонных чёрных колодца, останавливают время, и оно застывает, проваливается в них, чтобы навсегда отпечататься у Сильвенио в памяти.
У Джерри совершенно безумный взгляд и искривлённое ненавистью лицо. Сильвенио видит это очень хорошо, он может разглядеть каждую веснушку на его лице. У Джерри открыт в крике окровавленный рот, но Сильвенио почему-то ничего не слышит.
Аргза смотрит на него неотрывно, словно бы не замечая, что на него со спины несётся человек с ножом. Он смотрит на него, и Сильвенио — беспомощный, перепуганный, наполовину задохнувшийся — тоже кричит, отражаясь в чёрных зеркалах его глаз.
Не слышно ни звука.
Аргза оборачивается ужасающе медленно, неотвратимо, словно танк, он оборачивается лишь в самую последнюю долю секунды, которая тянется непростительно долго. Сильвенио хочет предотвратить страшное, но мысли у него быстрые, а тело — слишком медленное, оно просто не успевает реагировать, и всё, что он может — это сказать беззвучное "нет".
Нет, хочет сказать он, не надо. Не-надо-не-надо-не-надо.
Но им обоим, конечно, плевать на его "не надо".
Чёрные металлические когти сверкают в свете тусклых коридорных ламп, пока всё так же медленно, будто бы продираясь сквозь вязкий кисель, приближаются к спецовке механика. Спецовка тёмно-зелёная, и когда она пропитывается кровью возле проткнутого сердца, то сочетание зелёного и красного кажется неправильным и глупым. Кровь капает у Джерри изо рта, взгляд его начинает стекленеть, и он, похоже, только сейчас, в самый последний миг, когда уже в любом случае слишком поздно, вдруг резко понимает, на что всё это время шёл.
Звуки возвращаются как-то неожиданно, и Сильвенио обнаруживает, что крик на самом деле так и не вырвался из его горла. Тело Джерри с глухим стуком падает на пол.
В то же время Аргза разжал руку, запуская остановившееся время, и Сильвенио, кое-как приземлившись на не держащие его ноги, машинально попятился, не отрывая взгляда от застывшего на полу тела в красно-зелёном. А потом — сорвался с места и кинулся бежать.
— Куда это ты собрался, мне интересно? — догнал его холодный голос пирата. — С твоим наказанием ещё не закончено.
Сильвенио не обратил на это внимания и скрылся за ближайшим поворотом. Добежав до своей комнаты, он заперся изнутри и обессиленно сполз спиной по двери, обняв колени руками. В голове было пусто и темно, в кои-то веки. Думать, едва ли не впервые в жизни, абсолютно не хотелось.
Сколько он просидел так, его сознание не зафиксировало, но когда из-за двери послышались знакомые до боли тяжёлые шаги, в комнате было уже совсем темно, а мышцы порядочно затекли.
— Тебе лучше выйти добровольно, Лиам.
Он не ответил и не среагировал. За дверью раздался вздох.
— Либо ты выходишь сам, либо я вытащу тебя за шкирку и в качестве дополнительного наказания оставлю на сутки в одной кладовке с трупом твоего дружка.
На этот раз Сильвенио всё-таки услышал. Поднялся на ноги, открыл дверь, глядя исключительно себе под ноги.
— Должен сказать, сир… ваша бесчеловечность действительно…
— Захлопнись. Все твои претензии я уже давно знаю наизусть. Пошли.
Он "захлопнулся" и пошёл за ним. А что ему ещё, спрашивается, оставалось делать?
Счёт "бесконечность — два", в пользу варвара…
[Запись в бортовом журнале номер LZ0JS51738_946:]
"…"
[Запись удалена.]
ГЛАВА 7. Омела
"Фригг взяла клятву с каждого металла, с каждого камня, с каждого растения, с каждого зверя, с каждой птицы и с каждой рыбы в том, что никто из них не причинит вреда Бальдру. Но Локи, узнав, что Фригг ещё не взяла клятвы с омелы, сделал из этого растения стрелу и хитростью заставил Хёда выстрелить в Бальдра. Стрела попала точно в сердце…"
Цифры привычно выстраивались на экране в стройные ряды. Командовать ими было довольно просто: цифры были неприхотливы и охотно слушались того, кто знал, как с ними следует обращаться. У каждой цифры, у каждого символа было своё строгое назначение, и это помогало упорядочивать собственные мысли. Чувствовать себя машиной было теперь даже приятно: лишние волнения быстро исчезали под стук клавиатуры, а рутинная работа убивала все желания и мягкой тряпкой затирала слишком яркие ненужные воспоминания. И это было просто замечательно.
— Лиам.
Он сделал вид, что не слышал.
— Лиам. Прошло три месяца. Мне кажется, или твой траур слегка затянулся?
— Вам кажется, сир. Мой траур не выходит за рамки традиций моего народа, согласно которым у каждого человека есть право переживать потерю ровно столько, сколько это ему необходимо.
Все эти три месяца они почти не разговаривали. На вопросы Сильвенио, разумеется, по-прежнему всегда отвечал, но больше не заговаривал по своей инициативе. Более того, за всё это время он ни разу не посмотрел ему в глаза — может быть, отчасти и потому, что боялся однажды снова увидеть так врезавшиеся ему в память те самые вымораживающие без остатка чёрные зеркала. Но что было странно, так это то, что Аргза его всё это время — после наказания, которого пребывающий где-то в прострации Сильвенио даже не запомнил — и не трогал особо, хотя больше в его духе было бы любыми способами добиваться своего.
Сейчас Аргза подошёл со спины и, мягко взяв его за запястье, поднёс его руку к губам и поцеловал тыльную сторону ладони. Сильвенио только продолжил печатать левой рукой, не повернув даже головы.
— Мне нужно работать, сир.
— Прекрати это. Ты не думаешь, что пора перестать изображать из себя вместилище мировой скорби? Пора принять факт: да, твой приятель мёртв, и — да, его убил я. Такова жизнь, что поделать. Хотя, несомненно, ты был бы гораздо больше рад, если бы тот зарвавшийся идиот убил меня, верно?
Сильвенио еле слышно вздохнул и неловко высвободил руку.
— Нет, сир. Я не был бы этому рад. И никакое "вместилище" я не изображаю. Просто… вы убили моего лучшего друга. Моего фактически единственного друга, если учесть, что с Мартином вы запретили мне общаться задолго до этого. Вы убили очень близкого мне человека, который мне был как старший брат, который был со мной с самого детства, с самого моего здесь появления… Хотя, я уверен, вы могли бы этого не делать. Вы могли бы… просто высадить его хотя бы. Но вы убили его, хладнокровно и жестоко. Заставив меня при этом смотреть. Чего вы от меня ожидали после такого поступка? Признательности и благодарности за то, что я, в отличие от него, остался жив? Нет, извините, никакой благодарности я не ощущаю. Если бы я был свободен, я никогда бы больше с вами не общался после такого. Но я не свободен, я вынужден оставаться здесь, поэтому… не мешайте мне работать, пожалуйста.
