…
…Светлое Небо, он ведь уезжает за море! Что мне делать? Как я без него?
…
…И пусть это проклятие, но мне не надо никого другого. Только бы мы снова встретились. Только бы он улыбнулся, как всегда, только бы прикоснулся ко мне. Я вижу его во сне каждый день. Иногда у нас все хорошо, иногда нет, но я ношу эти сны в сердце до вечера. Неужели все люди чувствуют то же самое? Не может быть, они сходятся и расходятся, а так любить можно только одного, и только один раз…
.. Прошла неделя. Он, наверно, уже вернулся. А я не могу себя заставить пойти в канцелярию. Сердце стучит в два раза быстрее. Когда сидишь у окна, смотришь, как вода расползается по стеклу и представляешь его рядом, так просто придумывать, что ты ему скажешь, и как он ответит…
…
…Он десять раз прошел мимо меня в кабинете, не сказав ни слова. Я считала.
…
… Сегодня я стояла на углу, где он обычно проезжает. Последнее время он не ходит пешком. И занавески в карете задернуты.
… Наверно, в этот вечер его карета поехала другой дорогой. Опять шел дождь. Потом я сушила башмаки над огнем, и одна подошва сгорела. Но это не страшно. Все равно в канцелярию я больше не пойду.
… Интересно, когда Вальгелль смотрел в ночное небо, куда улетела Аредэйла, он чувствовал то же самое?"
— Гвен, вы что, занялись алхимией? Решили сварить приворотное зелье? — Логан подозрительно понюхал воздух, и тут его взгляд упал на лежащий на полу башмак с обугленной подошвой. Дагадд, гулко топая, подошел к окну и немилосердно дернул ставни. Запахло сырой ночью и мокрыми вьюнками, чьи плети свисали над окном, и оттуда посыпались брызги. Толстяк встряхнулся по-собачьи и с наслаждением раздул ноздри.
Гвендолен даже не пошевелилась и не подняла глаз. Она сидела, скорчившись, в углу постели, прижавшись к стене и обхватив себя крыльями, словно завернувшись в них. Медный цвет перьев будто потускнел и в полумраке казался коричневым.
— Вы так и сидите тут две недели? — поинтересовался Логан. Голос его был еще холоднее ночного воздуха, но во взгляде сквозила тревога. Если бы раньше кто-то сообщил, что видел Гвендолен Антарей в подобном состоянии, Логан посоветовал бы ему никуда не сворачивать, пока не доберется до лучшего лекаря в округе. Теперь у него возникало смутное желание самому попросить совета у врачевателя, потому что в мире что-то явно шло не так.
— Почему же, когда другого выхода нет, я встаю, — ответила между тем Гвендолен, пожимая плечами. Она даже не стала возражать против внезапного вторжения этой парочки, хотя в мансарде сразу стало тесно — они заполнили все углы своим присутствием, как любую комнату, куда они заходили. В прежние времена Гвендолен не преминула бы произнести нечто вроде: "Я вам что, посылала приглашение красивым почерком на шелковой бумаге?", но сейчас было видно, что необходимость хотя бы иногда разговаривать представляется ей весьма досадным обстоятельством.
— Вы пытались на себя посмотреть со стороны? Или хотя бы в зеркало7
Дагадд некоторое время внимательно таращился на Гвендолен, широко раскрыв по этому случаю спрятанные в щеках глаза, затем неопределенно махнул рукой:
— Облезлое дело. Только сам пришибешься, Луйг, а ее не распихаешь.
— Я вас сюда являться и не просила, — даже раздражение в голосе Гвендолен было тусклым. — Комната у меня маленькая, до двери добираться недолго.
— В общем-то я зашел посоветоваться с вами, Гвендолен, — Логан сменил тон и уселся на единственный стул, предоставив Дагадду с тяжким вздохом опираться о подоконник. — Но сначала я вам должен рассказать одну историю.
— Я сегодня не даю хороших советов.
— А мне сойдет и плохой. Хоть какой-нибудь. Выслушайте меня, Гвендолен, и обещаю, что после этого мы сразу уйдем.
— Еще бы! — Дагадд возмущенно фыркнул. — Обычно гостям не ломаются дать чего-нибудь пожевать. Но тут, малыш, ни куска не выболтаешь.
— Есть такой нелепый обычай — ходить в гости по приглашению, — Гвендолен не выдержала и немного развернула крылья, скрестив руки на груди. — Очень надеюсь, Луйг, что твоя история окажется короткой.
— Я буду очень стараться, Гвендолен. Началось все с того, что пятнадцать лет назад отношения между Круаханом и Эброй были еще менее безоблачными, чем сейчас. Молодой султан — тогда он недавно пришел к власти — заглядывался на несколько островов, принадлежащих Круахану, где было бы так удобно основать эбрийские колонии. А в планы Службы Провидения входило вовсе не расставание с собственными владениями, но стремление подчинить нового эбрийского правителя своей воле так же, как и предыдущего. Хотя бы затем, чтобы считаться самыми сильными на Внутреннем океане.
Султан быстро пришел в дурное настроение и выгнал из страны круаханского посла, придравшись к тому, что тот не умеет говорить по-эбрийски. Служба Провидения отнеслась к данному событию на удивление спокойно, вернее, возмущенный протест сочинила только для виду. Его привез следующий посол, выглядевший не менее древним, чем дворец султаната, но зато безупречно говорящий на эбрийском и даже слагавший на нем вычурные стихи. Наверно, потому он показался почти безобидным. По-эбрийски свободно говорила и вся его свита, в том числе не особенно примечательный младший секретарь, в чьи обязанности входило поддержание в порядке бумажных дел посольства и изготовление списков с приглянувшихся послу старинных книг. Его звали… впрочем, это не особенно важно. Все равно его имя постарались надежно забыть, и даже на могиле, куда бросили потом его изуродованное тело, нацарапали просто косой крест без всяких надписей.
У младшего секретаря было несколько привычек, которые, впрочем, никого не удивляли. Он часто бродил по столице султаната, часами проводя время в лавках, где торгуют книгами и рукописями, и быстро свел знакомство со многими старьевщиками и коллекционерами. А вечерами он изводил по пачке свечей, сочиняя любовные письма своей невесте, оставшейся в Круахане. В службе охраны султаната, конечно, их вскрывали, но потом читали, рискуя вывихнуть челюсти от зевоты — они были очень длинные, добродетельные и невозможно нудные.
Потом начались события, не слишком приятные для султана, но без сомнения порадовавшие Службу Провидения. Две экспедиции, отправленные для захвата вожделенных островов, закончились бесславно — одна налетела на неожиданно возникшую круаханскую эскадру, а вторая отчего-то воспользовалась неверными картами, сбилась с курса и села на мель. Султан был человек упрямый, как все эбрийцы, и обязательно отправил бы третью, но его отвлекли беспорядки в собственном государстве. Его родной племянник стал лелеять необоснованные мечты, что жезл султаната гораздо красивее смотрелся бы в его руках, и по этому поводу затевал бесконечные интриги — то подбивал против дяди вождей племен из Ташира, которые и так всегда считались ненадежными союзниками, то отговаривал валорцев от торгового союза, убеждая их, что денежные дела в султанате сейчас очень плохи. Вместе с тем дела самого племянника укреплялись день ото дня, словно он обнаружил где-то бездонный сундук, куда можно запускать руку.
