— Неужели? — профессор Квиррелл двигался уже более естественно, его губы изогнулись в подобии улыбки. — Тогда, похоже, у вас природный талант в этой области.
— Ага, — устало отозвался Гарри, — полагаю, у доктора Сьюза тоже талант в Тёмных ритуалах, ибо часть про «шаффл, даффл, маззл, мафф» я взял из детской книжки «Бартоломью и Ублек»…
— Нет, я про другую часть, — голос профессора стал сильнее, в нём появились привычные учительские нотки. — Обычное заклинание, мистер Поттер, требует произнесения определённых слов и выверенных движений палочки и расходует часть вашей силы. Даже для сильных заклятий не нужно чего-то большего, если магия действенна и эффективна. Но если нужно сотворить величайшую магию, то одних слов недостаточно. Нужно совершить определённые действия, сделать значимый выбор. И восполнимой траты сил не хватит, чтобы привести магию в действие — ритуал требует необратимой жертвы. Сила такого великого заклинания в сравнении с обычными чарами подобна дню по сравнению с ночью. Но так уж случилось, что многие ритуалы — на самом деле, большая их часть — требуют по меньшей мере одну жертву, которая может вызвать отвращение. И потому вся область ритуальной магии, содержащая все самые выдающиеся и интереснейшие достижения волшебства, общепринято считается Тёмной. За некоторыми исключениями, освящёнными традицией. — Голос профессора Квиррелла приобрёл сардонический тон. — Нерушимая Клятва слишком полезна определённым богатым Домам, чтобы быть объявленной вне закона, хотя связать волю человека на всю его жизнь — это воистину ужасный и отвратительный акт, более зловещий, чем многие мелкие ритуалы, избегаемые волшебниками. Циник может заключить, что ритуалы запрещены не столько из моральных принципов, сколько по привычке. Но я отвлёкся… — профессор Квиррелл слегка откашлялся, — Нерушимая Клятва требует трёх участников и три жертвы. Тот, кто получает Нерушимую Клятву, мог бы поверить Клянущемуся, но вместо этого решает потребовать у него Клятву, и потому он жертвует саму возможность поверить. Тот, кто даёт Клятву, решает делать то, что от него требует Клятва, и потому он жертвует самой возможностью выбора. И третий волшебник, связывающий, безвозвратно жертвует небольшой частью собственной магии, чтобы поддерживать Клятву вечно.
— А, — протянул Гарри, — я-то удивлялся, почему это заклинание не используется повсеместно, в любой ситуации, когда двое людей не доверяют друг другу… хотя… почему бы волшебникам перед смертью не брать деньги за совершение Нерушимых Клятв, чтобы оставить своим детям в наследство…
— Потому что они глупцы, — ответил профессор Квиррелл. — Существуют тысячи полезных ритуалов, которые можно было бы использовать, будь у людей чуть больше здравого смысла. Я могу легко назвать пару десятков, даже не переводя дыхание. Но, в любом случае, мистер Поттер, есть одна особенность, касающаяся ритуалов — не важно, назовёте вы их Тёмными или нет — и она состоит в том, что они созданы магически действенными, а не производящими впечатление. Полагаю, есть некоторая тенденция к тому, что более мощный ритуал требует более страшных жертв. Тем не менее, самый жуткий ритуал из известных мне требует лишь верёвку, на которой повесили мужчину и меч, которым убили женщину. И это для ритуала, который, как обещается, должен призвать саму Смерть — правда, что именно под этим подразумевается, я не знаю и не тороплюсь узнать, ибо упомянуто, что заклинание для избавления от призванной Смерти оказалось утеряно. Самое страшное заклинание, что мне встречалось, не звучит и на сотую долю столь же страшно, как то, что вы сочинили для мисс Дэвис. Хулиганы, слегка знакомые с Тёмными ритуалами — а я уверен, что такие там были — должно быть, испугались сильнее, чем можно выразить любыми словами. Если бы реально существовал такой впечатляющий ритуал, мистер Поттер, он бы расплавил Землю.
— Эм-м, — сказал Гарри.
Губы профессора Квиррелла изогнулись сильнее.
— Да, но самое занимательное в этой истории вот что: видите ли, мистер Поттер, заклинание для любого ритуала называет то, что должно быть принесено в жертву, и то, что должно быть получено. Заклинание, которое вы дали мисс Дэвис, сперва говорит о тьме за тьмой, чернее чёрного, похороненной под рекой времени, той, что знает врата и которая и есть врата. И во вторую очередь, мистер Поттер, в заклинании говорится о явлении вашей силы. При этом, всегда, в каждом элементе ритуала, сперва называется то, что жертвуется, а затем — то, что должно произойти.
— Я… понял, — Гарри шагал по залам Хогвартса за профессором Квирреллом, следуя за ним к его кабинету. — То есть моё заклинание, в том виде, как я его написал, подразумевает, что Йог-Сотот, Внешний бог…
— Был необратимо принесён в жертву во время ритуала, который лишь на краткое время явил вашу силу, — закончил за него профессор Квиррелл. — Я думаю, завтра мы выясним, воспринял ли это кто-нибудь всерьёз, когда прочтём газеты и узнаем, объединились ли все магические нации мира в отчаянной попытке пресечь ваше вторжение в нашу реальность.
Профессор Защиты начал тихо смеяться, странными горловыми звуками.
До порога кабинета они не произнесли ни слова. У самой двери, уже взявшись за дверную ручку, профессор остановился.
— Как странно, — он опять говорил очень тихо, почти неслышно. Профессор не смотрел на Гарри, и Гарри видел лишь его спину. — Как странно… Было время, когда я бы пожертвовал палец руки, в которой держу палочку, ради того, чтобы проделать с хулиганами Хогвартса что-то вроде того, что мы сделали сегодня. Чтобы заставить их бояться меня так, как сейчас они боятся вас, чтобы завоевать уважение всех учеников и преклонение многих… Я бы отдал за это палец. Сейчас у вас есть всё, что я хотел тогда. Всё, что я знаю о человеческой природе, говорит, что я должен ненавидеть вас. И тем не менее это не так. Очень странно.
Это должно было прозвучать довольно трогательно, но Гарри почувствовал, как у него по спине побежали мурашки. Словно он был маленькой рыбкой в море, а какая-то огромная белая акула только что посмотрела на него и после видимых колебаний решила его не есть.
Профессор открыл дверь своего кабинета, вошёл внутрь и исчез.
* * *
Послесловие:
Такие же, как и она сама, слизеринцы смотрели на Дафну словно… словно они совершенно не понимали, как на неё смотреть.
Гриффиндорцы смотрели на неё, словно они совершенно не понимали, как на неё смотреть.
Не показывая страха, Дафна Гринграсс, укутанная в непроницаемое достоинство дочери Благородного и Древнейшего Дома, шагнула в класс зельеварения.
