Роуэн сглотнул, подавляя тошноту.
— Уйди, дорогой мой тесть. Уйди, потому что я готов ударить тебя, презрев и родство, и старшинство. То, что ты говоришь, так мерзко, словно исходит из уст самого Моргота. Иди, собирай свою дружину. Поезжай навстречу Берену и попробуй поднять на него меч. А я останусь здесь. Мои руки будут чисты от крови — невинной ли, виновной, но крови друга, с которым мы пили одно молоко.
Гортон плюнул на пол и вышел за дверь. Роуэн поднял с пола оловянный кубок и побрел на кухню.
— Ой! — кухонный служка упал на задницу, потирая ушибленный дверью лоб.
— Ты что делал здесь ночью? — прорычал Хардинг.
— А я… услышал голос твой, господин, да и думаю: дай, помогу чем-ни…
Роуэн ударил его кубком по зубам и конец слова захлебнулся в крови.
— Попробуй только болтать об этом. Вышибу все зубы.
* * *
Длинный и тоскливый, вознесся над Анфауглит волчий вой — и через бескрайний простор выжженной равнины ответил ему другой, такой же протяжный, начинающийся глубоким и низким звуком — и переливом взбегающий к тонкому напеву. То перекликаются два волка, мертвый и живой — поняла Лютиэн, задрожала, теснее прижалась к Берену — и, проснувшись, поняла, что вой не приснился ей. Он и в самом деле раздавался над полониной: один волк скулил на щербатый месяц где-то в лесу над замком Эйтелингов, другой отвечал ему с противоположного склона долины.
— Не бойся, — Берен устроил ее голову на своем плече. — Это не тот волк, которого следует бояться. Это весенний гон простых волков. Знаешь, иной раз мне кажется, встречу обычного серого — расцелую.
Его спокойные шутки, как всегда, придали ей уверенности. Уверенность была нужна ей отчаянно, ибо она…
Она знала. И знала, что он знает. Почему он торопится покинуть Дортонион, завершить здесь все свои дела…
— Он ищет тебя. Давай поскорее вернемся в Дориат. Он не сумеет пройти сквозь завесу Мелиан.
— И что тогда? Будет опустошать округу и кидаться на кого попало?
— С тобой пойдут воины Дориата. Он не сумеет причинить тебе зла.
— Что за радость слышать тебя после ворчания Брегора: «Они убьют тебя, они убьют тебя…»
— Брегор боится за тебя.
— Ох, насколько бы мне легче жилось, если бы за меня меньше боялись… Пусть лучше за себя боятся. Но ведь нет. Ведь каждый про себя считает, что с ним-то ничего плохого не случится. Он-то сейчас в безопасности от Моргота, за стеной эльфийских клинков. Словно эти десять лет никого ничему не научили… Словно Моргот повержен навсегда и не прорастает сквозь наши души… Брегор боится, что меня убьют — а я боюсь, что приду к людям, с которым рос, сражался, радовался и скорбел… Приду, а на меня их глазами глянет Моргот. Роуэн посадил в яму сына Белвина, а Белвин пришел требовать у меня крови Роуэна!
— Засни. Завтрашний день сам разрешит свои заботы. Мы выйдем им навстречу и сами станем для них камнем испытания.
— Я попытаюсь заснуть, — вздохнул Берен. — Но чует мое сердце, я не единственный, кто не может заснуть в эту ночь.
…Утро выдалось ветреным и холодным, гораздо холодней того дня в долине Фреридуина, год назад.
— Роуэн! — крикнул Берен — а его голосина перекрывала горный поток, если он хотел. — Роуэн, ты помнишь Бешеный Брод? Мы поехали друг навстречу другу через поток и обнялись на середине. Почему ты сейчас не хочешь обнять меня, молочный брат?
«Белый диргол», — подумал Хардинг. — «Кто бы сказал, что это значит?»
— Не поддавайся, — прошептал Гортон. — Это какая-то каверза.
Время было упущено. Пока Гортон собрал свою дружину, обо всем узнали и другие, кого он вовсе не хотел приглашать — тот же Кейрн. А со стороны Берена оказались люди, которых никак невозможно было убить так, чтобы против тебя не взбунтовался потом весь Дортонион.
— Грайнар Фин-Эйтелинг! — проблеял, выехав вперед, старикашка. — Ты будешь стрелять в своего деда? Или заколешь меня копьем?
— Кого ты еще притащил с собой, лжец? — крикнул Гортон в ответ. — Ты долго будешь прятаться за спинами стариков?
Беоринг тронул коня и выехал далеко за край толпы, что притащилась за ним. А толпа колыхнулась и двинулась следом, как море. Гортон увидел, как несколько его дружинников осадили коней, попятились, оробев — хотя за Береном шли, насколько мог видеть Гортон, безоружные. Разноцветие дирголов сливалось в плохо различимую пестрядь — кого только не было в толпе… Фарамир выцепил взглядом даже нескольких человек в цветах Гортонов, и скрипнул зубами.
Берен и Лютиэн подъехали к дружинникам Гортона вплотную. Все расчеты были поломаны — на глазах Кейрна, старого Эйтелинга, Брегора Колченогого и других старшин никто не решился бы поднять на него меч — а тем паче на его эльфийскую ведьму. Чуть поодаль сзади них держались еще четверо, на которых Гортону и вовсе было тошно смотреть: Белвин, отец Нимроса, Дарн, единственный уцелевший из старшины Бретильских Драконов, Аван, переходивший через горы вместе с сопливым оруженосцем Берена, и Мэрдиган-предатель.
— Что случилось, почтенный Фарамир Мар-Гортон? — спросил Берен. — Что такого я сделал, брат мой Роуэн, что на мой свадебный поезд, как на орочью ватагу, выехала дружина с мечами?
Он обвел взглядом простых воинов и обратился к тем, кого знал по именам:
— Келан, ты был со мной вместе при Бешеном Броде. Я помню, как с тебя сбивали цепи. Дилан, ты помнишь меня при Кэллагане, ты вместе со мной под началом Кеннена Мар-Хардинга атаковал колонну черных. Ардиад, я помню, как ты закрывал щитом женщин в долине Хогг. Радруин, мой Руско принес тебе напиться, когда ты раненый умирал от жажды… Что я вам сделал? Чем провинился перед вами? Скажите, чтобы я мог загладить свою вину.
— Берен… — Роуэн слегка прокашлялся. — Я… всего лишь хотел… чтобы тебе… никто не смог причинить вреда…
— Тогда я благодарен тебе, друг мой. Но кто же здесь хочет причинить мне вред? Со мной идут сотни людей, искренне радых моему счастью — неужели среди них притаился убийца, достойный сотни храбрых воинов?
— Трус, — Гортон направил своего коня между лошадью Берена и лошадью Хардинга и выкрикнул в лицо зятю. — Ублюдок с пресной кровью, дай, я скажу, если ты проглотил язык!
Он повернулся к Берену.
— Ты, опозоривший и забывший имя своих родителей! Как ты смеешь появляться здесь после того, как место по тебе посыпали солью? Как ты смеешь бахвалиться победой над Морготом и навлекать этой ложью беду на всю землю? Как ты смеешь требовать чего-то сейчас, после того как ты всех нас предал и от всего отрекся? Отвечай мне, если стыд не заставил тебя молчать.
