«Это её одежда, — без колебаний решила женщина, проводя ладонью по гладкой, блестящей ткани, чем-то отдалённо напоминавшей толстый шёлк только гораздо грубее. — Никогда не видела ничего подобного. А какие тонкие и ровные швы…»
Вспомнив о дожде, который прошёл четыре дня назад, монашка поняла, почему Платино одета как простолюдин. Видимо, её вещи основательно промокли, и девушке пришлось воспользоваться тем, что она нашла в домике.
Понимая, что нужно торопиться, Сабуро набрала в миску сухих листьев и иголок, нападавших с росшей неподалёку сосёнки.
Повернувшись, чтоб идти назад, женщина увидела, как её спутница, покачиваясь, стоит в дверях, держась за косяк.
Охнув, монахиня поспешила к домику, не забыв куртку и растопку.
Когда она подбежала, девушка уже зашлась в кашле, выплёвывая противного вида сгустки.
Предположив, что у больной всё-таки начался бред, монахиня попыталась взять её за рукав, чтобы отвести обратно, но та отстранилась и, морщась, стала развязывать матерчатый пояс на кафтане.
Глядя, как слабые, дрожащие пальцы беспомощно скользят по затянутому узлу, женщина наклонилась, чтобы помочь, но спутница в раздражении отвела её руку и вдруг расплакалась.
«Стесняется, — предположила монахиня, опираясь на корточки и вцепляясь короткими, аккуратно подстриженными ногтями в плотно перекрученную ткань. — Ей стыдно принимать от меня помощь в таком интимном деле».
От этой мысли Сабуро даже ощутила некоторую симпатию к этой странной девице. Она, конечно, дикарка и ведёт себя соответственно, но, видимо, чувствуя существующие между нами различая, испытывает неловкость, принимая от своей благородной спутницы услуги, которые обычно оказывают простолюдинки.
Платино — чужестранка, и ей простительно не знать, что, принимая постриг, человек навсегда отказывается от своего сословия и посвящает жизнь лишь Вечному небу и служению избранному божеству.
Когда-то у Амадо Сабуро был выбор, но она совершенно сознательно пошла именно в монастырь «Добродетельного послушания», прекрасно зная, какие строгие требования предъявляет богиня милосердия к своим адепткам.
После принесения обета Голи уже никто из её знакомых не посчитает ту помощь, что женщина, рождённая в благородной семье, оказывает хворым и немощным из самых низов общества, чем-то постыдным или недостойным. Теперь это её долг.
Узел поддался. Больная сама кое-как распутала кушак и, придерживая полы кафтана, раздражённо махнула рукой, явно предлагая женщине уйти.
Решив не смущать девушку, та скрылась в домике, где принялась торопливо закладывать в печь хворост, щедро пересыпая его сухими, как долго лежавшая на солнце бумага, листьями и иголками.
Как и всякую девочку из любой семьи, исключая разве что сегунов и вандзи, Амадо Сабуро в детстве тоже учили готовить. И пусть ей не удалось достичь в этом искусстве сколько-нибудь значительных высот, как обращаться с печкой, она ещё не забыла. Только бы отыскать огниво или огненные палочки. Но вряд ли хозяева этого убогого жилища не оставили здесь хотя бы одну из этих совершенно необходимых в любом доме вещей.
Снаружи донёсся звук падения и сдавленный вскрик.
Выскочив, женщина обнаружила свою спутницу лежащей на земле в двух шагах от двери.
Предостерегающе махнув рукой устремившейся ей на помощь монахине, она опять зашлась в тяжёлом приступе кашля.
Терпеливо дождавшись его окончания, Сабуро помогла девушке подняться, подхватив спадающие штаны. Видимо, подвязать их у больной сил уже не хватило. Под распахнутым кафтаном женщина с удивлением разглядела странную, плотно, даже бесстыдно облегавшую торс одежду, непонятным образом сплетённую из толстых, даже на вид рыхлых, нитей.
«И как только она это надела?» — мельком подумала монахиня, помогая девушке подняться, и не замечая каких-либо завязок.
Шагнув через порог, та плотнее закуталась и, шаркая подошвами по земляному полу, подошла к печке.
— Сейчас будет тепло, — пообещала женщина, мягко, но решительно направляя больную к лежанке, чтобы та не мешала ей развести огонь.
Спутница покорно последовала за ней, но вдруг остановилась, указав на свои вещи, которые Сабуро бережно отодвинула к стене.
Та решила, что она вновь хочет воспользоваться шприцем, но девушка полезла в сумку. Только теперь монахиня обратила внимание на то, что её края сверху обшиты чем-то вроде очень маленьких зубчиков.
Покопавшись, Платино извлекла ещё один прозрачный флакончик, только немного другой формы с металлическим навершием и короткой белой иглой, но не снаружи, а внутри.
Сглотнув и поморщившись от боли, она протянула эту непонятную штуковину женщине. Не имея ни малейшего понятия о том, что это такое, та невольно попятилась, пряча руки за спину.
Страдальчески скривившись, её спутница сжала вещицу в кулаке и произнесла то короткое слово, которое говорила тогда, когда просила пить.
— Сейчас, — засуетилась монахиня и указала на печку. — Только разведу огонь.
Раздражённо махнув рукой в сторону двери, девушка знаком попросила её отойти. Ничего не понимая, Сабуро попятилась. Кое-как доковыляв до печки, спутница сунула в топку сжатую в кулак руку, из которой выскочило короткое, синеватое пламя.
Женщина испуганно вскрикнула, зажав ладонью рот.
«Колдовство! О Вечное небо, она ведьма! Или дух? Или оборотень?!»
Радостно затрещали сухие листья и иголки.
Удовлетворённо хрюкнув, Платино отпрянула назад, но, не сумев сохранить равновесие, повалилась на бок, выронив странный, прозрачный флакончик.
«Глупости не городи! — оборвала себя монахиня, бросаясь на помощь. — Ты же не неграмотная простолюдинка какая-нибудь! Разве колдуны или призраки болеют человеческими болезнями? А огонь появился из этой штуки. Мало ли за океаном удивительных вещей?»
На сей раз спутница безропотно позволила отвести себя к лежанке, но осталась сидеть, прислонившись плечом к стене, и вновь повторила знакомое короткое слово на своём языке.
Сабуро укрыла её обоими плащами, добавив сверху ещё и синюю куртку. Не переставая дрожать, больная сжалась в комок, пытаясь согреться.
А женщина подняла валявшийся на полу прозрачный сосудик, с удовлетворением убедившись, что его металлическое навершие действительно нагрелось.
«Так я и думала, — торжествующе усмехнулась она, пристально рассматривая диковинный механизм. — Там внутри, наверное, какая-нибудь горючая жидкость, которая каким-то образом воспламеняется и горит, как масло в лампе. Ничего волшебного, хотя и удивительно».
Бережно перенеся зажигательное приспособление на лежанку, монахиня заглянула в сундук. Кроме большой цветастой сумки из неизвестного материала, похожего на лакированную парусину, там отыскался помятый бронзовый чайник, пара деревянных ложек и тряпка, в которой Сабуро угадала обычную портянку, которую бедные простолюдины наматывают на ноги, перед тем как обуть кожаные поршни или плетёные из верёвок сандалии.
Прихватив всю имеющуюся посуду, женщина поспешила к ручью.
Когда вернулась, напоила спутницу, которую сразу же вырвало, а остальную воду слила в котёл.
Из медицинских трактатов монахиня знала: всё, что извергает из себя тело больного петсорой, несёт в себе проклятие этого страшного недуга и смертельно опасно. Однако она уже смирилась со скорой смертью и желала лишь до конца исполнить свой долг перед Голи, чтобы та помогла её душе как можно скорее воссоединиться для нового перевоплощения.
Вновь спустившись в овраг, она тщательно промыла рис и, остро пожалев о том, что в долине оказалось так мало посуды, сложила зерно в чайник, добавив туда немного воды.
Пока рис набухал, Сабуро сняла ставни с единственного окна. Бумага на нём уже превратилась в лохмотья, и она заткнула его захваченными из разбитого сундука госпожи Индзо тряпками, оставив небольшое отверстие для освещения и свежего воздуха.
Потом собрала и вытряхнула рваные циновки. Морщась от пыли, разодрала самую плохую, соорудив какое-то подобие метёлки.
