мясо жарит, что язык проглотишь. Рыба и похлебки у него тоже есть, но в основном к нему идут за мясом.
Хотя похлебку тоже можно взять. Для мамы, если совсем расхворалась. Попросить у дядюшки Хаблума понаваристей, с самого дна.
Конечно, каждый день вот так готовую еду не укупишь. Особенно мясо. Но… а ну как мама и вправду скоро отойдет? Пусть хоть хорошо поест, а то в Куре, говорят, еда на вкус как пепел.
К вечеру мама еще не отошла, но была плоха. Когда Куталлу вернулся, она сидела на циновке, смотрела в угол комнаты и что-то бормотала.
Так она себя раньше не вела.
— Мам… — опасливо окликнул ее сын. — Ты поешь… Я мяса принес… и похлебку еще… абрикосов вот… Травок, может, тебе заварить еще?
Мама не ответила. Только перевела взгляд правее и забормотала громче. Она словно с кем-то говорила… но сразу замолчала, когда сын подошел поближе.
Куталлу положил ей руку на лоб — вроде теплей обычного, но не очень сильно. Может, все-таки пройдет еще? Пусть поест.
От мяса мама отказалась, но похлебку начала неохотно хлебать. Куталлу придерживал миску — руки у старухи заметно дрожали. Она съела почти все… но потом покачнулась и согнулась в мучительных спазмах. Изо рта хлынула гадкая жижа — маму вырвало.
В луже извивались крохотные червячки.
Вот теперь Куталлу испугался. Его самого слегка замутило, он едва тоже не выпростал желудок. Проверил похлебку — вроде не испорчена. Пахнет хорошо, а червей уж точно нет.
Похоже, все серьезней, чем думалось — мама расхворалась не на шутку. Куталлу сходил за лекарем, но тот, как назло, ушел принимать трудные роды и не мог вернуться до утра. Так что Куталлу просто разбудил травницу и набрал корешков и целебных снадобий. Попросил чего-нибудь от червей.
— Что, Кута, плохо рыбу прожарили? — ворчливо спросила Ралина. — Или малосольную сделали? Говорю, говорю рыбакам — не солите, а жарьте! Или варите! Черви только огня боятся! А теперь маяться будешь, выводить! Кто болеет-то?
— Мама…
— Эх…
Половину ночи рыбак сидел у маминой циновки, приносил пить и утирал испарину с лица. Потом бороться со сном стало невозможно. Куталлу устал за день, голова отяжелела, глаза слипались. Держа руку матери, он видел сны наяву… что это там, в углу?.. нет, просто показалось…
Все-таки уснув, Куталлу погрузился в кошмары. В царстве Сисига его поджидали ночные демоны, неописуемо омерзительные твари с шевелящимся покровом. Проснувшись уже засветло, Куталлу поначалу не был уверен, что бодрствует. Еще с пару секунд перед глазами стояла кошмарная мерзость, а в ушах — влажные потрескивания и звук копошащихся червей.
Мама лежала, таращась в потолок. Куталлу замер в дверях — по ее глазу ползала муха, а мама даже не моргала. Неужто все, кончилась старуха?
Сначала Куталлу решил, что надо не за лекарем идти, а к жрецам, погребальную заказывать. Но потом мама все-таки моргнула и молча поднялась. На Куталлу посмотрела, как на чужого, и вышла во двор.
Ослик при виде ее истошно закричал и начал рваться. Когда мама двинулась к нему на негнущихся ногах, дернулся особенно сильно — а веревка-то была старенькая. Оторвался, пометался по двору и вылетел в сени, а уж из них — на улицу. Куталлу, будучи вчера в смятенных чувствах, забыл задвинуть засов.
— Куда?! — кинулся он следом.
— Бегун, Бегун, куда ты, Бегун, — безжизненным голосом заскрипела мама. — Иди домой, Бегун, куда ты убегаешь.
Где-то завыли собаки, в воздух поднялись птицы. Куталлу с минуту гнался за осликом, но тот словно взбесился и несся так, что не догнал бы и священный ламассу. На земле оставались белые капли — от страха Бегун пускал пену.
Домой Куталлу вернулся растерянный и расстроенный. Теперь еще и единственного осла потеряли. Бегун ведь был не старый, всего-то лет восемь прожил.
— Мам, я за лекарем схожу, — устало сказал он. — А осла уж потом поищем.
Мама ничего не ответила. Она так и стояла посреди двора, глядя вверх. Куталлу тоже поднял взгляд — и увидел летящую птицу… нет, не летящую. Падающую. Она шлепнулась на землю, но мама опять-таки даже не дернулась.
Неладное творится. Утро жаркое, солнышко палит, а Куталлу бьет озноб. Возможно, он тоже заболел, хотя и не так сильно, как мама. Или ему просто боязно… творится-то и впрямь неладное!
До лекаря Куталлу не пустили. Вышла его жена и велела ворочаться вечером, а сейчас господин лекарь спит, умаялся за ночь. Есть еще другой лекарь, при главном храме, но он дороже, у Куталлу столько и нет. Он на этого-то еле наскребает.
Пробегав по городу и снова вернувшись, Куталлу пошатнулся, едва открыв дверь. В сенях-то еще ничем не пахло, и во дворе тоже, а вот внутри аж смердело.
Похлебка протухла?..
Не, не могла она так быстро все завонять. Ужасный запах. Прелый какой-то, смрадный. Словно труп гниет, и уже давно — а Куталлу всего-то пару часов не было.
Что это такое в миске?.. какая гадость… оно что, шевелится?!
Куталлу с отвращением отпрыгнул. В миске извивались черви. Нет, рыбаку не привыкать к червям, но Куталлу привык видеть их в земле или на другом конце удочки. Уж не у себя на столе, не в миске… тут он привык видеть рыбу, а не наживку!
Куталлу выбросил эту дрянь в яму за домом. А вернувшись, стал искать мать — и нашел в кладовой. Она лежала скрючившись, и Куталлу испугался еще сильнее. Похоже, все-таки…
Но мама была еще жива. Куталлу без труда ее поднял — старуха почти ничего не весила. Сын понес ее на циновку, но по пути почувствовал что-то странное… пальцы будто проваливались в кожу… нет, во что-то влажное, склизкое… и подергивающееся.
Лишь страшным усилием воли Куталлу не разжал руки. Он положил маму на циновку и с ужасом на нее уставился. Там, где он ее держал, остались продавленные раны, из которых сочилась словно расплавленная плоть… а в ней извивались черви.
Они сыпались на циновку, и Куталлу не мог оторвать от них взгляда. Его сковал животный ужас.
Он не знал таких болезней. Так не бывает. Может, лекарь знает?.. Надо бежать, надо быстрей бежать… даже к дорогому… даже к магу… к кому угодно, куда угодно, лишь бы подальше отсюда!..
— Мам, я колдуна приведу!.. — всхлипнул Куталлу. — Ты только не умирай!
Мама резко раскрыла глаза. С неожиданной прытью она
