Слегка изменив тембр голоса, Тенгиз продолжал:
Раньше он был жилист и горбат.
Раньше у него был дом и сад,
Земляки и, кажется, жена.
А теперь вот – дудочка одна…
И снова, обычным голосом:
Во поле растет трава овсюг.
Угадай-ка: в помощь, а не друг.
Угадай-ка: родич, а не брат.
На героя праздничный наряд.
Он, герой, для всякого хорош.
На героя, правда, непохож.
А осел трусит, не торопясь,
Пух летучий втаптывая в грязь.
И опять – более высоким:
Во поле растет дурман-трава.
Ты уж, верно, начал забывать,
Как она смеялась… Как легка
На ладони тонкая рука…
Пальцы девушки сжали его руку. Лора Кострова была настоящей женщиной. Если знать ее маленькие слабости. Тенгиз знал. И сейчас его голос заставил ее дрожать:
Во поле растет полынь-трава.
– Что же, братец, в пепле голова?
Помер кто из близких?
– Ближе нет.
Я усоп. Восплачьте обо мне!
Но герой смеется и – цок-цок
На осле. А рядом озерцо.
Вдоль погоста едет, не спеша.
У него улыбка хороша.
Там, где влажные волосы Лоры касались обивки, на коричневом плюше кресла оставались темные пятна. Тенгиз поднял девушку и, усадив к себе на колени, поцеловал твердую ложбинку между грудей.
Во поле растет… Ан не растет!
Только пыль колючая метет.
Только темный холмик впереди.
Вот лежит… И дырочка в груди.
А осел трусит по мостовой.
Он, герой, веселый и живой.
У него ни денег, ни родни,
Но зато сам Бог его хранит.
– Представь, – сказал он, – это написал мой прадед. Пятьдесят лет назад.
– Саянов… – шепнула Лора.
– Что?
– Возьми меня скорее…
Из открытой двери на веранду в номер текла жаркая африканская ночь. Холодный воздух из кондиционера струился понизу, поэтому здесь, на ковре, было прохладно.
– Ты кое-что забыл… – сказала Лора.
– В смысле – предохраняться?
– Вывесить табличку «Не беспокоить». Если сейчас войдет какой-нибудь чернокожий…
– Как войдет – так и выйдет, – слегка охрипшим голосом произнес Тенгиз. – Это «Хайатт», а не общежитие на Малой Бронной.
В общежитие на Малую Бронную они поехали после ночного клуба. Прошлым летом. В большой студенческой компании. С этого все и началось…
– Разве тебе там было плохо? – спросила Лора. И мурлыкнула, когда он провел рукой по ее спине.
– Здесь – лучше.
– Да, – согласилась она. – Здесь лучше. Там было слишком жарко. А здесь – кондишн… Хорошо быть богатым!
– Да ладно, – сказал Тенгиз. – Разве это богатство? Так, пара тысяч долларов.
– А я вот люблю деньги, – сказала Лора. – Это, наверное, наследственное. Знаешь, кто у меня прадедушка по материнской линии?
– Купец? – предположил Тенгиз.
– Не-а. Раввин.
– Не вижу связи, – заметил Тенгиз.
– Ну как… Он же – еврей. Очень уважаемый, между прочим. Сейчас в Израиле живет.
– В гости хочешь заехать?
– Да нет. Я его почти не знаю. Да он и старенький совсем. Ему почти девяносто. Он уж и делать ничего не может – только молится.
– Занятно, – произнес Тенгиз.
– Ну не знаю! Лично я ничего занятного в старости не вижу.
– Да я не о том, – сказал Тенгиз. – У меня прадеду тоже почти девяносто. И тоже священник. Иеромонах.
– Ты ж говорил, что он – какой-то там страшно секретный полковник? – возразила Лора.
– Это не тот, другой был полковником. Это мамин дед. Он меня крестил, кстати. Я когда маленьким был, мама меня часто к нему возила.
– А теперь?
– А теперь я у него редко бываю. Отец не одобряет. Говорит: не хватало еще, чтобы его единственный сын монахом заделался.
– Слушай, а если он – монах, то как он может быть твоим прадедом? – спросила Лора.
– Так он же не с детства монах. Он сначала обычным человеком был. Всю войну прошел… Женился. А потом вот уверовал – и ушел из мира.
– А как же семья?
– А что – семья? Дети у него уже взрослые были. Ну бабушка огорчилась, конечно…
– Э-эх! – Лора с удовольствием потянулась. – В старости, наверное, хорошо в монахи уйти. Когда уже не хочется ничего… такого.
– Это ты о чем? – иронически изогнув бровь, поинтересовался Тенгиз.
– А ты догадайся…
Утром они улетели в заповедник.
На маленьком двухмоторном самолете.
В ЮАР.
В последний момент Тенгиз решил заменить Найроби на парк Крюгера.
– Это намного ближе, а слоны есть и там! – сказал он Лоре.
Девушка не стала возражать. И впрямь, какая разница? Говорят, в южно-африканском парке слоны даже больше!
– Эй, – воскликнула Лора, – что это?
На плоской, ровной, как стол, равнине, поросшей короткой желтой травой, поднималось странное сооружение. Издали оно напоминало европейский средневековый замок.
– Это коппие, миссис, – отозвался проводник-фари. – Хотите подъехать поближе?
И развернул «лендровер».
Большое стадо зебр нехотя расступилось, давая им дорогу.
Вблизи коппие меньше напоминало замок. Огромная куча невесть откуда взявшихся камней, увенчанная солидным круглым валуном. На нем с флегматичным видом расположилась компания из нескольких грифов.
– Кто это построил? – спросил Тенгиз.
– Я думаю, никто, мистер Саянов, – отозвался проводник. – Не представляю, кому это могло понадобиться – ворочать такие громадины.
– Может быть, – вмешалась Лора, – здесь когда-то были поля и, чтобы их расчистить, камни сгребали в одно место?
– Вряд ли, мэм, – возразил проводник. – Для полей нужна вода, а здесь ее нет. Там, дальше, есть река, – проводник махнул рукой в сторону горизонта, – да и то в жаркое время она полностью пересыхает.
– Но так ведь было не всегда! – настаивала девушка. – Я видела фильм. Там говорили, что еще двадцать тысяч лет назад здесь все было иначе!
– Двадцать тысяч лет назад – может быть. – Белые зубы проводника делали его улыбку ослепительной. – Хотите сфотографироваться?
– Хочу! – Лора выбралась из машины и направилась к природному феномену.
«А может, и не природному», – подумал Тенгиз, рассматривая коппие. Каменный холм был не очень велик, но впечатление производил солидное. Особенно посреди плоской саванны.
Лора взобралась наверх. Грифы потеснились, но улетать и не подумали.
Тенгиз ее сфотографировал.
– И много здесь таких сооружений? – спросил Саянов у проводника.
– Здесь – не много, – ответил тот. – Но там, – он кивнул в сторону Трансваальского хребта, – много. Их любят павианы.
Лора уселась в машину.
– Уф, – сказала она. – От этих птиц так мерзко воняет. Почему они меня не боятся?
– Здесь никто не боится людей, – сказал проводник. – Поедем к реке, сэр, – предложил он. – Сейчас это самое интересное место!
