Но, наверно, царевич был слишком юн для воспоминаний. Более того, теперь он был совершенно уверен, что по-настоящему жил только четырнадцать дней. Слишком мало, чтобы переживать их целую вечность. Нет, достойно ее было только будущее. Даже если оно было еще короче — всего лишь один миг.
Стоило Алю оттолкнуться от носа лодки, как он оказался во власти двух стихий, переплетенных между собой столь тесно, что их было невозможно, немыслимо разделить — легкого, звеневшего на ветру тонкой, натянутой до предела струной воздуха, и надсадного, низкого баса воды.
То, что юноша принял за туман, на самом деле оказалось дымкой, в которой было больше оттенков, чем во всем окружающем мире. Красный цвет зари расходился тысячей лучей, ни один из которых не повторял другой. А ведь были и другие цвета — синий неба, желтый — новорожденного солнца, зеленый — просыпавшейся под белым пеплом инея равнины. И еще — белый и черный, соединявшие в себе все, словно они были прародителями всего видимого. Как запах — свежий и чистый — творцом всех иных запахов, которыми он наполнится со временем.
Исчезли холод и жар, боль и страх. Тело было легким, невесомым, как дух, витавший над землей.
"Дух!" — вздох радости сорвался с его губ, когда он подумал о том, что, может быть, вот оно — то, чего хотели от него горные духи: чтобы он стал одним из них.
А почему бы и нет? Витать над горами, возносясь к самым небесам и спускаясь к земле, купаясь в облаках и летая наперегонки с ветром, наслаждаясь покоем тихих пещер и слушая истории эха — это ведь так здорово! Во всяком случае, много лучше, чем вечной тенью бродить по мрачным подземным чертогам мира мертвых, где существует лишь память и даже мечта становится всего лишь тенью на стене.
"Спасибо вам, духи! — внутри у него все сияло, радуясь, когда он думал об этом. — Это куда больше того, что я желал для себя. Ведь даже если бы моя самая навязчивая, самая заветная мечта исполнилась, и повелитель дня обучил бы меня ремеслу чародея, я бы стал всего лишь его подмастерьем, слугой до смерти и рабом после нее. Так же я обрету все те способности, о которых мечтал, не меняя их на свою свободу!"
Но в тот миг, когда он уже видел себя на вершине мира, окруженным серебряным ореолом его повелителя, все вдруг изменилось. Вечность замершего мгновения закончилась, неподвижность парения сменилась внезапным падением, вместе с которым — резким ударом о воду, тело наполнила жуткая боль, как если бы кости, все до единой, сломались. Вода — острая, как лезвие кинжала, и такая же холодная, заполнила собой все вокруг и уже норовила влиться в грудь, лишая последнего вздоха. Дух заметался, лихорадочно ища путь к спасению, душа наполнилась отчаянием, когда вдруг поняла, что смерть не осталась позади, как ей казалось, а еще только предстоит, на этот раз — более не маня к себе, обещая серебряные кущи, а пугая самыми жуткими и невозможными из кошмаров.
Аль не понимал, как это все произошло, откуда вдруг вокруг него взялось столько воды, где он вообще оказался, но с совершенной ясностью чувствовал, что тонет и бессилен спастись.
"Что ж, — смирившись, он закрыл глаза, погружаясь в забытье. — Пусть так… Простите меня, горные духи, за то, что я возомнил себя одним из вас. И, что бы меня ни ждало впереди, спасибо вам за все, что вы для меня сделали…"
Однако когда он уже мысленно простился с жизнью, начавшее овладевать им безмятежное оцепенение самым вероломным образом разрушил резкий рывок, пронзивший дикой болью сначала голову, а потом и все тело, как если бы кто-то, хватив за волосы, что было сил тянул его к себе, а юноша столь же отчаянно сопротивлялся, не желая никаких новых перемен, боясь их больше смерти, не в силах и подумать о том, что именно в них его спасение.
Никто не спрашивал юношу, чего он хочет. Аль чувствовал себя куклой в руках капризной девчонки.
Стоило его голове подняться над водой, как:
— Дыши, парень! — прокричал кто-то ему в самое ухо. — Дыши!
Против собственной воли, когда все, о чем он хотел, это сделать последний шаг навстречу смерти, царевич закашлялся, в один и тот же миг отплевываясь от воды и пытаясь вздохнуть забился, силясь вырваться из удерживавших его рук, при этом — стремясь, вывернувшись, вцепиться в своего спасителя.
— Держись! — а тот, оставаясь невидимым, сколь бы Аль ни крутил головой, подсунул ему под руку обломок дерева, достаточно большой, чтобы поддержать на плаву худощавого паренька.
— Ларг! — царевич, наконец, увидел его.
Великан с трудом удерживал на воде собственное наполовину обездвиженное тело, однако, несмотря на это, каким-то лишь ему одному известным образом умудрялся еще и помогать тому, кого только что спас, вытянув из воды.
— Греби к берегу!
— Но… — Аль в растерянности, не понимая, чего именно хочет от него проводник, искал взглядом лодку, однако той не было видно. — Как же…
— Одной рукой держись за бревно. Оно не даст тебе утонуть. Второй греби в сторону берега! — не довольный непонятливостью паренька, проскрежетал Ларг. — До него недалеко. Ты сможешь!
— Нет! — в отчаянии закричал тот. — Я не умею…!
— Научишься! — властно и уверенно прервал его великан. — Как научился плыть на лодке, идти по горам, выживая там, где любой другой тысячу и один раз бы уже сорвался в бездну смерти!
— У меня не получится…
— Ты должен! У тебя нет другого выбора! Потому что ты не можешь не исполнить предначертанного тебе судьбой!
— Но… — он все еще сопротивлялся, однако без прежней уверенности.
— Ты должен! — голос великана слабел, по мере того, как бледнело его лицо, словно отдавая юноше все свои силы. — Ты должен предупредить царя о кочевниках!
— Я… — Аль хотел повторить то, что уже говорил когда-то: отец не поверит ни одному слову маленького фантазера, но Ларг не дал ему сказать ни слова — у него было совсем мало времени, и он не собирался тратить его на бесполезный спор.
— Ты сделаешь так, чтобы он поверил тебе! И ты будешь жить дальше.
— Зачем? — юноша чувствовал себя так, словно в его грудь налили раскаленного металла. Он не хотел жить, когда боялся жизни больше, чем смерти, к мысли о которой приучил себя настолько, что почти стал призывать ее.
— Не зачем, а как! — отрезал Ларг. — Так, чтобы мне не было стыдно! Потому что теперь ты будешь жить и за меня!
— О нет! — закричал в отчаянии Аль, вдруг поняв, что спутник начал погружаться под воду. — Держись, я сейчас, я помогу тебе.
— Нет! — прорычал великан. — Ты не можешь мне помочь! А если попытаешься, то лишь утонешь вместе со мной! Но ты не имеешь права умереть! Ты должен жить, чтобы моя смерть не была напрасна, чтобы моя жизнь не была напрасна! Ты должен жить и за меня, так, как жил бы я! И ты будешь жить, потому что я не хочу умирать! — и, собрав все последние силы, он оттолкнул юношу от себя, одновременно подталкивая его к берегу.
