Выход же в этом мире — вообще хоть что-то реальное — предложили мне только хранители. О, я знаю, что добросердечие тут ни при чем: они просто хотели извлечь для себя пользу из моего дара: среди самих хранителей обладающие Взглядом встречаются редко. Да и вообще им было удобно иметь агента, которого можно посылать на другие острова. Если бы я натворила глупостей, никто не мог бы упрекнуть хранителей: вся вина лежала бы на не имеющей гражданства полукровке. Я знаю, что нужна им. И знаю, что они меня используют, но за свои услуги я беру с них деньги. Может быть, участие в подавлении восстания на Малом Калменте и было ошибкой с моей стороны — хотя в те дни особо выбирать я не могла, — но в остальном моя служба хранителям шла на пользу всем. Я помогла очистить от скверны Фис на Бетани — там было логово дун-магов, как ты, может быть, помнишь. Я прикончила колдуна, который захватил власть в Порфе на Мекате. Пять лет назад я была среди тех, кто положил конец работорговле между косой Гортан и архипелагом Ксолкас. И это я обнаружила школу на Мекате, где дун-маги готовили себе пополнение. Я выследила похитителей детей-силвов и вернула малышей — дун-маги хотели превратить их в себе подобных.
Пока я работаю на Совет, я могу — пусть и неофициально — жить на островах Хранителей; имея деньги, я могу купить там себе безопасность и покой. Благодаря деньгам, своему калментскому мечу и Взгляду я, наконец, начала пользоваться уважением. Может быть, на меня и косятся, но, по крайней мере, никто больше не плюется при одном взгляде на меня. Так что не проси меня отвернуться от хранителей и стать благородной, Тор. Я не могу так поступить. Я не могу лишиться всего, что заработала тяжким трудом.
— Ты считаешь меня самодовольным дураком.
— Примерно так.
— Ну да… Прости меня. Такому, как я, легко поучать: мне все давалось легче. Мне просто противно видеть, как ты работаешь на этих силвов-хранителей. Они же акулы с холодными глазами.
— Не так уж они плохи.
— Они гораздо опаснее, чем ты думаешь. Знаешь что, Блейз… Выходи за меня замуж.
— Что?! — Я не знала, то ли смеяться, то ли изумляться.
— Выходи за меня замуж. У меня на Разбросанных островах есть влиятельные друзья. Может быть, благодаря женитьбе я смогу обеспечить тебе гражданство. Ты ведь наполовину южанка. Попытаться можно.
Мой смех грозил закончиться слезами. В этом предложении руки и сердца романтики не было, но Тор говорил всерьез, и не только потому, что хотел обеспечить мне гражданство. Я покачала головой:
— Тор Райдер, ты что, с луны свалился? Никто никогда не женится на полукровках.
— Ну, закон такого не запрещает.
— Хоть и не запрещает, все равно это большая глупость. Супруга-полукровка — тяжкий груз. И ты должен знать, что существуют… существуют и другие причины, почему из полукровки получается плохая жена… а муж-полукровка — еще хуже.
— Дерьмо. — На лице Тора была написана черная ярость. — Эти подонки сделали тебя бесплодной?
Вместо ответа я спустила одеяло с плеча и показала ему грубо выжженное у меня на лопатке клеймо — отметину, говорящую о том, что со мной сотворили. Глубокий отпечаток с годами расплылся, но символ все равно читался ясно: пустой треугольник, знак бесплодия.
— Это сделали с тобой хранители? — Голос Тора даже охрип от гнева.
Я кивнула:
— Не сделали бы они, сделал бы кто-нибудь другой. — Столько раз за все эти годы в стольких государствах заставляли меня показывать клеймо — доказательство моей ущербности, моей неспособности иметь детей… Это случалось так часто, что даже перестало задевать. Такова была просто одна из сторон жизни полукровки. Впрочем, теперь немногие решались требовать от меня подобного доказательства — калментский меч и выражение моих глаз намекали на неразумность излишнего любопытства. — Я пожала плечами и добавила: — Ни на одном из Райских островов не стали бы терпеть полукровок, способных продолжить род. За исключением рожденных в царствующих семьях, конечно.
Мне было тринадцать, когда доктора-хранители привязали меня к столу… В полубессознательном состоянии, разрываемая на части болью, я перестала быть тем, чем была от природы: грубые руки вложили в меня ядовитые листья, которые выжгли мою утробу. Многие девочки не выживали после такой операции. Может быть, мальчикам-полукровкам везло больше… хоть для них результат был еще более жестоким, они, по крайней мере, не умирали.
А потом, когда я уже думала, что вынесла все предназначенные мне мучения, те же мерзкие руки перевернули меня на живот и заклеймили раскаленным железом — я до их пор помню тусклый красный треугольник… до сих пор помню запах собственной горящей плоти. Да, я все помню.
— Менодиане уже многие годы пытаются добиться запрета подобного зверства, — сквозь зубы сказал Тор. — Я думал, больше так уже не делают.
— Официально, может быть, и не делают. Но всегда найдутся фанатики, которые не посмотрят на запрет закона — пожала я плечами. — Я, по крайней мере, выжила. И теперь могу не беспокоиться о том, что мои дети-полукровки будут страдать так же, как страдала я… Но позволить тебе жениться на мне я не могу, Тор.
— Я не потому просил тебя выйти за меня замуж, что хочу иметь от тебя детей. Я сделал это потому, что люблю тебя.
Я разинула рот. Мы с ним не говорили о любви — сама идея казалась смешной… слишком быстро все происходило. Не таким я была человеком — да и он тоже. Наконец я сказала:
— Ты знаком со мной всего один день… даже меньше. По-настоящему мы узнали друг друга всего час или два назад.
— Я знаю тебя всю жизнь. Ты — моя вторая половинка. — Тор никогда еще не был так серьезен — и я никогда не могла бы любить его сильнее, чем в эту минуту. — Подумай. Обещай, что подумаешь о моем предложении.
— Да, — прошептала я. — Да… я… подумаю… — Обещание целой жизни с ним рядом было великолепным пиршеством для меня, которая всю жизнь голодала. Невозможно… Как можно сомневаться?..
Парус захлопал: наконец поднялся ветер. Тор вылез из каюты, чтобы одеться и направить лодку к рыбачьему причалу.
К тому времени, когда мы добрались до «Приюта пьянчуги», было уже совсем светло. Я надеялась, что нам удалось вернуться никем не замеченными, но кто мог знать это наверняка?
Тор проскользнул в комнату Рэнсома, чтобы проверить, все ли у того в порядке. Юноша спал, сжимая в руках молитвенник. Я отправилась проведать Флейм; цирказеанка лежала на постели, глядя в потолок. Промелькнувшее на ее лице выражение облегчения было единственным указанием на то, что она беспокоилась обо мне. Я оценила ее сдержанность. Меня всегда раздражали люди, чересчур горячо выражающие свои чувства. Я знала, что Флейм обо мне тревожилась, и знала, что она мне благодарна. Говорить об этом было излишне.
