– Он вылупился в нашей кладке, – Моран склонила голову к плечу. – Значит, он – эфирный дракон.
– Вовсе нет.
– Ну конечно же да.
Эфирные драконы плохо приспосабливаются к любой перемене условий. Магия эфирных драконов странна, сложна и нестабильна, её требуется уравновешивать – и для этого служит весь остальной эфирный дракон, прямолинейный и лишённый всякой гибкости, как заскорузлая тряпица.
Хшссторга, разумеется, прекрасно знала об этом качестве эфирных драконов и за сотни лет изучила его преотменно, но это ещё не означало, что Хшссторга научилась с ним мириться. Нет, всякий раз при случае она степенно ступала на свои любимые грабли, не желая признавать за другими существами права упорствовать в тупости.
Даже если упорствовать в тупости – такая же неотделимая черта эфирных драконов, как способность создавать у себя в глотке молнию со звуком «Ахасс».
Выходка Балиты обошлась всем эфирным драконам в десятидневный запрет на выход из замка Донкернас. Всех рассовали по камерам, Балиту ночь продержали в большой машинной, потом уволокли в лабораторное крыло. Коголь, который высиживал яйца до Балиты и был на другом краю Айялы, когда всё началось, тоже впал в ярость, узнав о судьбе яиц. Не настолько, чтобы попытаться убить эльфов, но достаточно, чтобы просидеть ночь в машинной, правда, в малой, а потом оказаться в камере в цепях.
Илидора вместе с остальным семейством тоже лишили права на выход из замка, но вид у эльфов при этом был такой, словно они едва сдерживались, чтобы не рассыпаться в извинениях, и ни в какую камеру золотого дракона, конечно, не посадили.
– Моран, ты хоть раз видела, чтобы Илидор сотворил молнию? – медленно, разделяя слова почти по-теландоновски, спросила Хшссторга. – Или ты, быть может, видела эфирного дракона, который умеет чуять в горах руды и камни, как это делает Илидор? Ты видела эфирного дракона, голос которого…
Ледяная драконица умолкла.
– Что с его голосом? – Моран уселась за стол и принялась наливать отвар в большую чашку. Капли то и дело брызгали на скатёрку. – Дорогая, Илидор – эфирный дракон, вот и всё. Из яиц, отложенных эфирными драконицами, не может вылупиться никто иной. Да, конечно же, все мы разные! У эфирного дракона может быть чёрная чешуя или серая, или зелёная, он быть жёлто-зелёным или серебристым, а с годами перелинять во что-нибудь более яркое. Эфирный дракон имеет право уродиться двуцветным или полосатым, разве что не в клеточку. Или вот альбиносом, лишённым цвета и эфира – да что я рассказываю, ты ли не видела всё это десятки, сотни раз?
– Но Илидор золотой, – сказала Хшссторга, наверное, в тысяча пятисотый раз за последние годы. – Это не просто другой цвет, дорогая.
Моран посмотрела на подругу скорбно, как эльфы или люди глядят на детей, не желающих признавать очевидных вещей.
– Золотых драконов не бывает, – проговорила она и принялась таскать в свою тарелочку маленькие посыпанные маком печенья.
И бисквиты – с плотной корочкой, притрушенные пудрой, а внутри – жёлтые, сладкие, воздушно-тающие. И длинные палочки из песочного теста, которые можно макать в мёд, и сам мёд, душистый, густой и солнечный. Есть своя прелесть в том, чтобы быть старейшей драконицей рода, даже если тебе приходится коротать сотни лет в эльфийском изыскарии.
Хшссторга следила за подготовкой к гастрономическому буйству снисходительно, цедила отвар и незаметно пыталась выковырять языком маковое зёрнышко, застрявшее между зубов.
– Ну да это неважно сейчас, – промолвила Моран, с удовольствием повела туда-сюда носом над чашкой и любовно оглядела разложенные на тарелке сладости. – Так что я пока кочергу положу на Илидора, лучше скажи мне вот что…
Дверь открылась, и Моран умолкла. Старухи обернулись, и на лицах обеих возникло одинаковое выражение недоумения и неприятного удивления. На пороге стоял мужчина, очень немолодой, статный и подтянутый, голову свою на длинной шее он нёс с изящным достоинством, как трофей или семейную реликвию. На голове красовалась густая грива седых волос, зачёсанных назад, и это придавало облику величественности. Глаза не то чёрные, не то чернильно-синие, из-за повисших на ними век кажется, будто мужчина смотрит выжидающе и скорбно. Длинный нос с горбинкой, видимо, вырос на лице только для того, чтобы собеседник ожидал в любой момент увидеть презрительное подёргивание чутких ноздрей.
Одет был мужчина в свободную синюю рубашку без ворота и штаны из чьей-то кожи. Он придерживал дверь так церемонно и весь был исполнен такой значимости, точно сюда вот-вот должны были войти владыки всех эльфских доменов, а следом – сам эльфский король.
– Оссналор? – голосом Хшссторги можно было охладить целое корыто с травяным отваром.
Старейший из снящих ужас драконов остановил на ней свой торжественный взгляд, неспешно набрал в грудь воздуха и соизволил разомкнуть уста, но готовые сорваться с них слова заглушило громкое сёрбанье. Дракон от неожиданности вздрогнул, а Моран продолжала оглушительно и со вкусом втягивать в себя травяной отвар.
Замешательство Оссналора длилось не дольше мига: отпустив дверь таким величественным жестом, которым сам король, наверное, милует приговорённых к смерти, дракон шагнул в комнату.
Нет, не шагнул – просто оказался внутри, словно это пол переместился под его ногами, потому что ему, Оссналору, так сделалось угодно.
Когда снящий ужас дракон двигается, кажется, будто на земле или в небе танцует огромная лента, расшитая бисером. Когда двигается старый снящий ужас дракон, кажется, будто пространство танцует вокруг ленты, расшитой бисером.
Еще несколько текучих шагов – и Оссналор расположился за столом, устроившись на стуле в такой позе, словно перепутал его одновременно с диваном и троном. Хшссторга наблюдала за Оссналором, надменно задрав голову, её острый нос заранее обвиняюще нацелился на снящего ужас.
Моран прихлёбывала отвар и хрустела посыпанными маком печеньями.
– Вот скажите мне, матриархи, – промолвил дракон и поставил ладонь на столешнице «крабиком», – что вы видите сегодня вокруг себя?
Едва приподнятой бровью Хшссторга нарисовала на лице готовность ждать ответа самого Оссналора так долго, как потребуется, даже если за это время отвар окончательно остынет.
– Чайную комнату, – произнесла Моран, обмакнула в мёд палочку хрустящего теста и провела ею по краю чашки, убирая капли. – Самое лучшее, что есть в этом говённом месте. Чайная комната, полки с посудой, столики, стулья, восемь мешочков с травами, пара печей. Еще я вижу вокруг себя двух старейших драконов. Что ты хочешь, патриарх?
Оссналор пару мгновений смотрел на Моран, потом его рот взрезала улыбка, широкая и зубастая. Он, конечно, знал, что эфирная драконица должна сейчас сидеть в своей камере, а не здесь. Зубы у старейшего были ровные-ровные и блестели, точно полированные. Глаза оставались серьёзными, однако Оссналор и не пытался сделать вид, будто ему на самом деле весело: старых дракониц улыбочками не проведёшь. Но побесить можно.
– Хочу сказать, что вижу перед собой целый невероятный мир, матриархи. Знаете, чем он невероятен? – Оссналор обвёл взглядом дракониц и улыбнулся ещё шире. – Он способен даровать удивление и временами рождать опасность там, где ты никогда не ожидал её встретить. Ведь даже дракон вроде меня, проживший сотни и сотни лет, никогда не может сказать, будто видел в этом мире всё, к тому же мир так любезен, что меняется быстрее, чем успевает наскучить. Даже дракону, который вынужден пару сотен лет оставаться на одном месте почти всё время – да, даже ему может открыться много удивительных вещей, если только он будет пытливо смотреть по сторонам.
Моран слушала Оссналора, нервно морща лоб. Хшссторга, напротив, как будто расслабилась и спокойно цедила отвар.
– Сколько всего можно делать, даже оставаясь на месте, – выражение лица дракона стало задумчивым, теперь он словно разговаривал сам с собой. – Изучать новые места, их жителей, законы, растительность, живность и смену времён года. Изучать отдельных существ, в том числе разумных, перенимая от них те качества и способы действий, которые не присущи тебе. Познавать постепенно то, что прежде казалось непознаваемым, решительно непонятным и непостижимым. Обнаруживать угрозу до того, как она вырастет достаточно большой, чтобы…
