Удача улыбнулась нам в третьем коридоре. Сначала он явственно шел под уклон, а потом и вовсе превратился в лестницу. Которая длинным полукругом спускалась все ниже и ниже в глубину. Стены уже были не кирпичные, но светильники все еще работали. Было заметно, что провода здесь тянули много позже, чем возводили стены.
Ширины лестницы хватало только чтобы спускаться друг за другом. Каменные ступени не выглядели особенно истертыми. Построена эта лестница, похоже, была давно. Вот только не похоже, чтобы ей много и активно пользовались.
Стены были сырыми, откуда-то снизу раздавался мерный звук падающих капель.
В конце лестницы нас поджидал нехреновый такой сюрприз — запертая дверь. И не просто дверь, а как будто от стимпанковского сейфа — из желтого металла, из сплошных полос и заклепок, в центре — колесо.
Латунь? Бронза?
— Опять тупик? — Натаха разочарованно ткнула в дверь кулаком. — Может вернемся и порежем этого Семена на тряпочки все-таки? Даже если за этой дверью есть проход, то он ведь не предупредил нас о сущей мелочи...
— Подожди, Натаха, — я коснулся ее плеча и встал рядом. Провел пальцем по колесу. У меня было какое-то странное чувство... Как будто я уже видел что-то подобное, но потом накрепко забыл, а теперь вот пытаюсь вспомнить. Ясно было, что ничего подобного я не видел. Но ощущение было... чуждое. Я даже себе не мог объяснить, почему мне вдруг показалось, что... что...
— Что там такое? — обеспокоенно спросила Натаха.
— Не знаю, — честно признался я. — Просто мне почему-то кажется, что надо попробовать открыть эту дверь.
— Может пальнуть по ней? — деловито спросил Гиена. — Вон она позеленела вся, вдруг на самом деле она не такая уж и прочная?
— Помолчите... — я взялся за колесо и повернул его вправо. Нет. Неправильно. Мне так не слышно. Я плотно приложил ухо к двери и снова повернул колесо. Ага... Откуда-то из глубины металла донесся звук. Чистый и высокий. Я еще повернул вправо. Вместо ноты услышал противное «шшшш». Что это за замок такой, интересно?
Провозился я минут, наверное, сорок. Даже понял принцип — при определенных поворотах дверь выдавала ноты. Ключ — какая-то мелодия. Засада была в том, что как раз ее-то я и не знал.
Я сосредоточился. Прокрутил еще раз в памяти, какие повороты «поют». Закрыл глаза. Та-ти-ра-ти-та-та-та-тинь.
Открыл глаза. Дверь как была закрытой, так и осталась. Импровизация не сработала. Да бля!
И тут на меня накатила волна ярости. Прямо черной волной, затопила сознание. Гребаная дверь! Гребные дохлые белки! И Семен этот уродский со своими учеными сектантами! Да что бы оно все сгорело к херам! Еще неделю назад я был в Питере, прихлебывал пивас и представлял, как на отличненько сложится моя жизнь на гражданке. А сейчас?! Стою тут, блять, в подземелье посреди леса, населенного мертвыми шаманами и волками-зомби и пытаюсь подобрать мелодию на сейфовом замке. Ну охуеть какой карьерный рост, бля!
— Да открывайся ты, сука! — выкрикнул я и треснул со всей дури в дверь кулаком. Брызнула кровь и почему-то посыпались искры. Свет тревожно замигал и погас. Раздался страшный скрежет, потом скрип петель. Я вытянул руку вперед, взялся за колесо и потянул на себя. Петли заскрипели, дверь поддалась.
— Ой, мамочки, — прошептала Натаха.
— Богдан? — осторожно позвал Бюрократ.
— Если кому-то интересно, она открылась, — сказал я. Потянул сильнее. Похоже, что иногда ей все-таки пользовались. Кулак болел, в голове стоял непрерывный гул, как будто внутри черепа включили рубильник.
— Дальше пойдем наощупь? — спросила Натаха.
— Кажется, у меня заначен один химический стержень, — сказал Гиена. — Он старый, но на час его вроде должно хватить.
Он завозился, зашуршал содержимым своего вещмешка. Потом что-то хрустнуло, и коридор залило ярким зеленоватым светом.
За дверью обнаружился другой туннель. Больше похожий на шахту. По его полу проходила узкая рельсовая колея, правая сторона была завалена каменными глыбами, рядом с завалом лежала на боку вагонетка. Влево можно было двигаться. Честно говоря, под землей я ориентируюсь так себе, но вроде это было как раз то направление, которое нам и нужно.
А вот идти стало резко менее удобно. Если у верхнего тоннеля пол был бетонным и ровным, ступени были из гладкого камня, то здесь неровным было все — стены, вырубленные, кажется, чуть ли не кирками, такой же пор, по которому проходили рельсы для вагонеток, а шагать по их шпалам оказалось такое себе удовольствие, Если шагать мимо шпал, то нога попадала на гравий. Удобные у меня были кроссовки... Но что-то у меня возникло подозрение, что пока мы доберемся до поверхности, они превратятся в лохмотья. И придется мне, как и большинству здесь, раздобыть себе кирзовые сапоги.
Я посмотрел на Бюрократа. Вот уж кому точно было хуже, чем мне. Его городские ботинки даже на вид были неудобные, а учитывая травмированную лодыжку...
— Может, передохнем? — спросил Бюрократ, как будто отзываясь на мои мысли.
— Нельзя, светильник сдохнет, — Гиена помахал пока еще светившей, но уже начавшей темнеть на концах палочкой. — Хрен его знает, сколько нам еще топать.
— Я бы все-таки заглянул вон туда, — Бюрократ ткнул рукой куда-то влево. Гиена сделал шаг в ту сторону и вытянул руку с светильником. В стене шахты зиял темный провал, вдоль стен которого тянулись изгибы старых труб.
На стене рядом с нишей крупными белыми буквами было намалевано:
БАР «ТРИ СВЕРЧКА».
И пририсован жук с длинными усами.
Ниша была довольно обширной. При желании здесь легко разместились бы, сидя на трубах, человек, наверное, двадцать. Судя по многочисленным надписям на стенах, когда-то они это даже делали...
— Похоже на какое-то традиционное место отдыха... — сказал я.
— Чем-пи-он на ва-го-нет-ке... — прочитала Натаха. — А имя прочитать не могу, тут стена осыпалась.
— А это как будто буква «М», которую положили на бок, — Гиена провел светящейся палочкой вдоль стены. — И тут их много, будто разные люди рисовали зачем-то...
— Скорее всего, это греческая буква «Сигма», — сказал Бюрократ. — В прошлом веке ей часто пользовались как неофициальным символом ученого сообщества.
— Вроде бы на стене реакторной была нарисована такая же, только большая, — сказала Натаха. Хм, надо же, а я и не заметил... Хотя припоминаю. Как-то не приглядываешься к рисункам на серых кирпичных стенах. Это настолько привычный холст для граффити, что удивление и недоумение вызывает скорее ситуация, когда их там нет.
— А вот тут не по-русски написано, — я провел над стеной ладонью, смахивая пыль и паутину. — FUMIUS. Давно написано. И даже скорее не написано, а выбито...
— На латыни это значит «мы были», — перевел Бюрократ. — А что-то еще там рядом есть? Рисунок какой-нибудь?
Он подошел ко мне и стал очищать стену под надписью. Кусочек засохшей грязи отпал, и под ним обнаружился схеметичный контур башни с островерхой крышей и глазом на том месте, где обычно бывают часы.
— Надо же, как интересно, — Бюрократ поманил Гиену поближе. — Это очень похоже на знак «Брюсовой академии».
— Все это страсть как интересно, — недовольно пробурчал Гиена. — Но может у кого-то из вас есть идеи, чем мы будем светить себе дальше?
— Если здесь было место привала или что-то подобное, может тут где-то должен быть тайник? — сказала Натаха, заглядывая в пространство между трубой и стеной. — Припрятанная бутыль с ламповым маслом или что-то подобное...
— Кажется, здесь уже очень давно никто не проходил, — сказал Бюрократ. — Даже самые свежие надписи выглядят очень старыми.
— Но тайник здесь все-таки есть! — Натаха забралась на трубу, подцепила пальцами сколоченный из досок квадратный щить и убрала его в сторону. — Да уж, что-то тут негусто...
Мы столпились вокруг открытой дыры в стене и взялись перебирать находки. Самой ценной оказалась старая шахтерская лампа, похожая на консервную банку, к которой сверху приделали конус из частой медной сетки. Держать эту штуку надо было за крюк из толстой проволоки. У меня эта конструкция вызывала некоторые сомнения. Сплошной металл же, она должна раскалиться настолько, что держать ее будет невозможно... Запас масла тоже был. Ну, если это можно было назвать запасом, конечно. Загустевшей жирной субстанции в бутыли была едва ли четверть. Впрочем, нам все равно должно хватить. Еще там была тетрадь из толстых потемневших листов в обложке из черной кожи. Прочитать при свете угасающего уже химического стержня было нереально. Ну и несколько совершенно бесполезных вещей, вроде ковриги зачерствевшего до каменного состояния хлеба и пары заржавевших банок старых консервов.
