— Потащим его с собой? — Дукан махнул на тушу. — А ты не лопнешь деточка?
— И тебя потащу, — ответила Розари. — Ты будешь привязан верёвкой к моему поясу. Иначе отстанешь. Тебе придётся держать очень высокий темп, или хотя бы не ободрать себе лицо и руки, когда я буду тащить тебя вверх, словно лошадь, вырывшая поводья. Мы с Кальдуром сможем лезть очень быстро. Даже не так. У нас не будет другого выбора. Там отдыхать и восстанавливать силы мы не сможем в полной мере. Нужно будет подняться и спуститься как можно быстрее. Что вполне созвучно с нашим планом.
— Согласен, — кивнул Кальдур и снова посмотрел наверх. — Будем двигаться как можно быстрее... Только вот... Мы так и не узнали, куда нам нужно конкретно. На вершину?
— Сдаётся мне, что именно туда, — мрачно ухмыльнулся Дукан. — Будем смотреть в оба, может, мы и ошибаемся. Сейчас достану верёвку, и я готов, лошадка.
***
Утро застало их снежной метелью, которая заставила их забиться в расщелину, снять доспехи и прижаться друг к другу. Лицо и руки мрачного и молчаливого Дукана были покрыты ссадинами и синяками, которых почти не было видно под слоем тряпок, которыми он обмотался. Он молча и с некоторым сожалениям приканчивал останки табака, чтобы отложить трубку надолго. Анижа грелась между ногами Кальдура, заключённая в объятия его и пледа, и подрагивала, часто дышала и постанывала от боли в распухших руках. Её было жалко, Кальдур несколько раз помог ей обработать руки, дал остатки средств от боли, предложенных Виссарионом, но ничего ей не помогало.
Было слишком влажно, чтобы развести костёр, да и дрова и пару высушенных лепёшек, они решили оставить для большей высоты, на чёрный день. Розари с невозмутимым видом поглядывала на Кальдура, рылась в туше освежёванного козла ножичком, отрезала небольшие кусочки сырого жёсткого мяса, тщательно жевала их и сосредоточенно проглатывала, неплохо справляясь с призывами желудка освободиться от такой трапезы.
Метель закончилась ближе к обеду, подходящий склон для восхождения они искали ещё часа два, но так и не нашли. Здесь скала была куда более пологой, её укрыл снежный наст, который скользил под тяжестью доспехов, и было сложно за что-то зацепиться.
Кальдур совсем было отчаялся, но отправившись справлять нужды в укромное местечко, нашёл выход. Гигантская трещина в отвесной скале формировала вход в колодец, выходящий далеко вверх и заканчивающийся видом на уже чистое небо.
— Выглядит чертовски опасным, — оценил Дукан, запрокинув голову.
— На самом деле нет, — ответил ему Кальдур. — Я видел такую скалу у Драконьего Чертога. По ней лазали мальчишки, такие же как я. Распирали руки и ноги в стороны, вот так и просто шагали вверх, отталкиваясь поочередно одной ногой и другой. Тоннель достаточно узкий, чтобы достать. И с этой стороны вроде почти и не покрыт льдом. Но это не очень легко физически.
— Показывай, — процедила Розари, призвала доспех и застыла, скрестив руками на груди.
Неловко озираясь, Кальдур попробовал лезть без доспеха — чтобы Розари было хорошо видно как двигается его тело и в какой последовательности. Сначала вскарабкался метр на два по отвесной стене, затем переместился влево к более узкому участку, раскорячил ноги, упёрся ими в разные стены, и поддерживая равновесие руками, пополз вверх.
— Поняла, — раздался снизу голос Розари. — Готовься, старик. Будешь болтаться, как лещ на удочке.
Кальдур осторожно спустился и спрыгнул последние два метра, подогнув при приземление уже разогретые колени. Дукан встретил это действие вялыми аплодисментами и кисло посмотрел на Розари.
— Давай только понежнее, чем вчера. Такое ощущение, что в моих костях появилась пару новых трещин, после твоих рывков. Не жалеешь старика. Слушай, что я кричу и удостоверься, что я готов лезть дальше. Или буду командовать тобой с помощью ножичка по спиночке.
— Я бы тоже понесла тебя на руках, как Кальдур Анижу, чтоб не ныл, но обрыбишься. И обзор мне весь закроешь. Давай, готовься.
Дукан вздохнул, сбросил с себя сумки и стал прикидывать, как будет карабкаться и поспевать за ними. Кальдур призвал доспех, и они с Розари немного подумали, как он будет нести Анижу на этот раз. Для верности обмотали её верёвками и связали с Кальдуром, создав ей нечто вроде стремени, куда она пропустила свои бёдра и некрепко связались по линии живота. Она забралась ему за спину, обмотав ещё одну верёвку вокруг своих локтей и накинула ему на шею, по другому держаться она просто ещё не могла.
— Вот и снова ишак из тебя вышел, — хохотнула Розари, проверяя верёвки и привязанные к нему сумки. Гулко стукнула ему по плечу, чтобы он начинал подъём.
— Может, ты полезешь первой? — спросил Кальдур. — Если моя туша упадёт никому мало не покажётся.
— Мне нужно смотреть, как лезешь ты, чтобы не сорваться, — ответила Розари. — Я-то такого никогда не делала. Могу и затупить. Да и ловить меня в связке со стариком... окончится примёрно так же. Просто не падай, Ишак-Дур. Хорошо?
— Постараюсь, — буркнул Кальдур.
Он осторожно полез наверх, старясь чтобы у Анижи было достаточно пространства и чтобы её не зацепило нависающими скалами. Первые метры скала под его пальцами трескалась, проминалась и ныла, пока он не нашёл нужное усилие, чтобы держаться и не съезжать вниз.
Через час Кальдур понял, что его всё время раскоряченные руки начинают неметь, не смотря на всю мощь и поддержку доспеха. Он сделал ошибку и посмотрел вниз. Он уже устал и дышать было тяжёло. Анижа уже давно прижималась к нему, даже не поднимая голову, он чувствовал, что её полное страха дыхание и слышал стук зубов.
— Не бойся, Анижа. Мы уже почти на вершине, — тяжёло дыша, соврал Кальдур. — Знаешь, это я тут боюсь высоты. Ну не то, чтобы боюсь, она мне ничего плохого никогда не делала. Просто чувствую, что тут мне не место. Но ведь поздно отступать назад.
Она только сильнее вжалась в него, а он про себя чертыхнулся и попробовал снова.
— Говори со мной. Расскажи, что нибудь. Что не было времени для страха. Я буду карабкаться за нас двоих.
Она ещё немного повисела на нём, скребя зубами друг от друга от боли — ей приходилось цепляться и обожжёнными руками, и заставить себя перестать она не могла от страха сорваться. И поняла, что он прав.
— У нас в храме были двери против обжорства! — почти что выкрикнула Анижа, снова опасно покачнувшись на Кальдуре. — Просто узкие двери и узкие дверные проходы.
— И? — спросил Кальдур, когда она замолчала надолго.
— И настоятель приказал их расширить, когда перестал проходить...
Анижа снова покачнулась, но на этот раз от смеха, который разобрал Кальдура. Она напугалась ещё больше и неосознанно залепила ему пару затрещин по шлему и скорчилась от боли.
— Лучше о себе расскажи, а не смеши меня, — просмеявшись, сказал Кальдур.
— А чего ты обо мне не знаешь? — удивилась она.
— Да я о тебе вообще ничего, считай, не знаю. Мы особо не разговаривали никогда. Это ты за мной подглядывала, а не я.
Она снова хотела залепить ему затрещину, но посмотрела на перемотанные руки и во время остановилась.
— Меня рано отдали в монастырь. Я была почти младенцем. Никогда не знала родителей. И не хочу знать. Что за человек может отказаться от своего ребёнка без всякой причины? — она надолго замолчала. — Помню, что до и после Шестой Битвы к нам в монастырь попало много детей. Их родителей забрала война, или же с ними случилось что-то ужасное и связанное с ней. Росла среди них, помогала им, заботилась, учила. Им было так же плохо, как и мне. Так и решила стать жрицей. Чего тут ещё рассказать?
Кальдур устало выдохнул, продолжая карабкаться и понял, что так устал от подъёма, что уже даже не может придумать какие-либо подколы в её сторону.
— Ну не знаю... чем вас вообще учат? И как?
— Меня особо ничему обучить не успели. Как готовить. Шить. Работать с ранами. Лечить лекарствами и травами. Толковых забирают жрецы и жрицы по старше. Обучают по одному, максимум трёх человек. Дают всё, что знают. Это занимает годы. Никто не торопился... а зря...
