– Так чему же он вас научил?! – в нетерпении приподнялась с земли дракона.
– Терпимости. Любви. Пониманию. Доброте. Именно после его уроков я и моя любимая перестали есть мясо.
Челюсть драконы отвисла.
– Как это?.. – в полном недоумении спросила она.
Сильнар снова улыбнулся и сказал:
– Мы не хотим причинять боли никому из живых существ, а ведь, поедая мясо, даже если не убивали сами, мы уже становимся соучастниками убийства. Животным ведь тоже больно, когда ты их убиваешь. Хотя Учитель и говорил, что мы поняли его превратно, Иллирин часто с ним спорила по этому вопросу.
Идорне стало мучительно, нестерпимо стыдно, еще хуже, чем вчера. Это что же получается? Вчера из-за ее ошибки, из-за ее черствости погибла девушка, не только пытавшаяся спасти ее, но еще и почти сестра, ученица ее же Учителя? Драконе захотелось взвыть от несправедливости мира – почему, ну почему именно эту девочку вынесло на нее вчера?! Откуда появились те сволочи? Почему она не убила их сразу? Идорна застонала и, пытаясь отвлечься от душевной боли, спросила:
– А… А почему ты пять лет не видел Учителя?
Он грустно вздохнул:
– Наш дом нашли фофарские воины и хотели продать меня с Иллирин в Дом Удовольствий, но нам удалось сбежать и забиться совсем уж в глушь. Новый дом мы выстроили в очень глубоком, скрытом от глаз овраге, и Учитель, наверное, не смог найти его…
Он снова улыбнулся Идорне и встал, подбирая свой узелок.
– Удачи и счастья тебе, прекрасная дракона. А я пойду дальше искать свою милую Иллирин. Надеюсь, с ней ничего не случилось… И передай, пожалуйста, Учителю мой привет и безмерное уважение.
Идорну вновь скрутило от стыда. Она никогда и представить себе не могла, что совесть способна так мучить. А ведь Серый Дракон всегда учил отвечать за свои поступки… Она вскинула голову и с горестным стоном превратилась в человека. Склонила голову и позвала удалявшегося Сильнара:
– Постой! Я видела ее…
Он с радостной улыбкой повернулся к ней и спросил:
– Где же?
– Вчера, когда я, смертельно устав, плакала на полянке в вашем овраге, она на меня вышла… – с трудом выдавила Идорна и протянула Сильнару обрывок платья несчастной, который зачем-то взяла с собой.
– И что?.. – узнав тряпку и уже начиная что-то понимать, прошептал человек.
Идорна, запинаясь, рассказала обо всем. И о том, как Иллирин увидала ее и предложила помощь; и о том, как девушка попыталась спасти ее; и о том, что она сама спокойно смотрела, как медленно убивают несчастную, не пытаясь помочь; и о том, как свернула шеи насильникам и похоронила мертвую.
Сильнар долго молчал, опустив оголову и не вытирая слез. Затем глазами, полными боли, он взглянул, казалось, в самую душу Идорны. Губы прошептали:
– За что?.. Она же никому не сделала зла за всю свою жизнь, она же пыталась тебя спасти… Почему же?..
Невыносимый стыд вызвал неадекватную реакцию – дракона обозлилась:
– А… в-ваш-ши ох-хотн-ники… к-ког-гда… д-детиш-шек… з-за кр-рыл-лья к д-дер-рев-вьям-м… п-пр-риб-бив-вал-ли и м-муч-чал-ли?.. Эт-то ч-чт-то?… – голос отказывался повиноваться, и ей приходилось проталкивать каждое слово, как камень в узкую пещеру.
– Неужели же, девочка… – с болью прошептал он. – Неужели же Учитель не объяснил тебе, что убивая не сделавших тебе зла, а то и просто позволяя другим делать это, ты сама становишься такой же, как те охотники?.. И что люди, как и драконы, очень разные… И что, позволяя причинять другому боль, ты калечишь саму себя… Что ж… Придет время и ты, возможно, это поймешь… Жизнь научит… Или нет… А сейчас – прощай, дракона. Пусть будет с тобой удача…
Он встал и медленно побрел к обрыву. Стал на краю, обернулся и выронил свой узелок.
– Возьми… – едва слышно сказал человек. – В человеческом теле нужно быть одетым. Здесь лучшее платье Иллирин, она была бы рада помочь…
Сильнар всхлипнул, видимо вспомнив жену в этом платье. А потом горько улыбнулся, снова повернулся в сторону обрыва, протянул руки вверх и сказал:
– Любимая! Я знаю, ты ждешь меня там… Я иду к тебе!
С этими словами он сделал шаг вперед.
Черная дракона, свернувшись в клубок, замерла на краю обрыва и с недоумением смотрела на изломанное тело внизу. В голове не осталось ни единой мысли.
Зажигались звезды, ночь бесшумно вступала в свои права, а Идорна все так же неподвижно, словно памятник самой себе, сидела над обрывом.
Йаарх сидел за столом и удивлялся своему спокойствию. Как быстро он привык к чужой смерти, как быстро привык убивать. Ведь прошло меньше двух недель, как он здесь, а на его совести уже почти три десятка мертвых, а он не чувствует ни малейших угрызений совести. Да, они, конечно, напали первыми, эти беловолосые воины хралов, но все-таки… Хранитель покрутил головой, пытаясь понять, откуда в нем взялся этот необузданный, дикий, всепожирающий гнев. Эта слепая ярость, не дающая думать и осознавать что-либо, она-то откуда? Может быть, от Меча?
Однако Меч задавал себе те же самые вопросы. Он не понимал, каким образом мальчик так быстро взрослеет и на глазах становится воином, магом и повелителем. Да и Драконьего Гнева у него еще не должно быть – предыдущего Хранителя пришлось подводить к нему несколько лет… А у этого от одного только рассказа Свирольта о зверствах жрецов поднялась такая волна, что Совмещающему Разности стало страшно. Казалось бы, надо радоваться, но Меч не понимал, в чем дело и потому беспокоился. Да, он изменил мальчишке тело, очистил мозг от лишних наслоений, но и со всеми прошлыми Хранителями, – а их точное число Совмещающий Разности давно уже не помнил, – он делал то же. Но ни у одного до сих пор так быстро не начинал просыпаться Дух. А парень еще слишком многого не понимает, во многом еще остался максималистом, что крайне опасно сейчас, когда ему под ноги начали валиться народы (Меч подозревал, что хралы будут не последними) и он может заварить такую кашу, что сам же потом сотню лет расхлебывать будет.
Совмещающий Разности просканировал окрестности и едва не выругался: обряд Восстановления Вассалитета! Чувствовал ведь, что будут неприятности… Мальчишке ни в коем случае нельзя объяснять, что происходит, а то он в гневе такого наворотит…
Князь поклонился Владыке и сказал:
– Прошу тебя, господин наш, прими подношения нашего народа в знак дарования нам прощения.
Фархат взмахнул рукой. На помост вывели обнаженную девушку такой красоты, что Йаарх едва не задохнулся. Оливковая, сияющая юным здоровьем кожа, крепкое изумительной формы тело, высокая грудь, густые прямые до пояса волосы цвета вороного крыла, безупречное лицо. Только нос был с легкой горбинкой, ничуть девушку не портящей, и огромные глаза сияли гневом и вызовом.
