— Сейчас негде, но потом будет марш через многие селения, с постоями, привалами и так далее, там раздобыть вина будет проще.
— Даже если выпьют, кому это помешает на марше? Может, еще веселее пойдут.
Капитан остановился и в упор взглянул на Горна.
— Вам не хватает моего опыта, лейтенант.
— А в чем же ваш опыт?
— Пять лет назад в Санбегии мы двумя пехотными полками стояли против султана Аль-Абасса, делать ничего не требовалось, его укрепленные позиции нашими силами было не взять, а он тоже не высовывался из крепости, боясь, что мы ворвемся в нее на его плечах. Пятнадцать солдат сигнального заслона поставили пиво из местных тыкв, оно выбродило в три дня, и они напились. Напились и уснули, а это увидели из крепости, султан выпустил сотню кирасир, и, никем не замеченные, они вышли к лагерю и атаковали его. Когда мы наконец выбили их, нанеся им некоторый ущерб, оказалось, что в полку вырезано сорок девять человек.
— И что же вы сделали?
— Я заставил весь состав заслона копать могилу для погибших, они занимались этой работой два дня, потом ещё день сносили тела — сами, им никто не помогал. Потом они легли поверх этих мертвых тел, и вместе с погибшими мы похоронили их заживо.
Не говоря больше ни слова, капитан запрыгнул в седло и поехал прочь, а лейтенант Горн так и остался стоять ошарашенный.
Утром после завтрака Первую роту снова муштровали на учебном поле. Питер старательно выполнял все упражнения, чтобы лишний раз не привлекать внимание капитана, однако тот все же посматривал на казавшегося ему знакомым солдата.
В обед, когда невольники принимали пищу, в лагерь вошла очередная партия казенных людей — человек пятьдесят. Они были в хорошей форме и после еды вместе с другим приступили к обустройству лагеря. Количество шатров росло.
Несмотря на опасения Питера, день окончился благополучно, капитан к нему больше не обращался. После ужина многие легли спать пораньше, а Питер решил пробежаться по новичкам в поисках какого-нибудь платежного средства. В его отсутствие Крафт, Спирос и Густав вели беседу, сидя на соломенных тюфяках и расслабленно прихватывая беспокоивших их блох.
— И чем мы будем заниматься целых две недели? — недоумевал Густав. — Вроде все уже изучили...
— Все изучили? — Крафт засмеялся. — Нет, парень, по-хорошему нам бы здесь месяца два поучиться, тогда бы толк был.
— Да чего же здесь делать? Все уже понятно — «К бою», «Кругом-разворот», «Налево-направо повер-тайсь». Не дураки, все уже усвоили.
— Усвоить мало, нужно, чтобы руки-ноги сами все делали, а голова была совершенно пустой.
— Да как же пустой-то, разве это хорошо?
— Для солдата — хорошо, тогда в нем страха нет, а руки-ноги сами работают, врага разят.
— Нет, армия не для меня.
— Ясное дело, для тебя главное — коровки, — усмехнулся Спирос.
Вернулся Питер, откинул полог и в полумраке пробрался на свое место.
— Хорошая новость.
— Нам дают вольную? — усмехнулся Спирос.
— Пока еще нет, но, как я и предполагал, у одного из новичков удалось раздобыть серебряную пряжку, он нашел ее, когда они ставили столб для шатра.
— И где она?
— А вот... — Питер достал из-под штанов тряпицу, развернул ее и показал пряжку.
— Не такая уж она и большая, — со вздохом заметил Густав.
— Да, но это уже кое-что. — Спирос положил ее на ладонь, взвешивая. — Сколько попросили?
— Порцию в обед и порцию в ужин.
— Эк задрали-то! — не удержался Густав. — Надо было торговаться, чего ты молчал?
— Я не молчал, сначала он и завтрак просил, но сошлись на обеде и ужине.
— Все равно много.
— Не ной, хуторянин, нормальная цена, — одернул его Крафт. — Когда будете отдавать ее Рафтеру?
— Думаю, за день до истечения срока, — сказал Спирос.
— Почему так?
— Для окончательного расчета этого слишком мало — он озлобится, а для отсрочки в самый раз.
На том и порешили. На другой день в обед Питер привел высокого худого парня с горящими глазами, видно было, что тот никак не может наесться. Ему отложили каждый по четвертине, правда, с Густавом снова возник конфликт, он норовил дать меньше всех, и Крафт отпустил хуторянину затрещину.
Высокий забрал плату и ушел, пообещав прийти в ужин.
В этот вечер, после муштровки Первой роты, капитан, вопреки своему обыкновению, не поскакал первым, оставив лейтенанта в одиночестве возвращаться домой, а напротив — дождался его, и они поехали рядом, спускаясь с горы к Хаски и разговаривая о разном. Сначала перемывали косточки знакомым офицерам, потом самым удачливым игрокам и напоследок перешли к популярным содержанкам.
Эта тема не иссякла до самой развилки, на которой фон Криспу следовало ехать налево — к своей квартире, а лейтенанту — направо, поскольку он жил на другом конце городка.
Лейтенант был необыкновенно рад развитию дружбы с капитаном, и, понимая это, тот не преминул воспользоваться таким расположением.
— Лейтенант, — сказал он. — Вы не могли бы оказать мне небольшую услугу?
— Разумеется, почту за честь!
— Мне требуется временная замена на занятиях в лагере. Вы не могли бы проводить их вместо меня?
— Конечно, смогу, о чем речь. Как долго мне придется это делать?
— Думаю, дня три.
— Так долго? — вырвалось у Горна, но он тут же поправился: — То есть что же, если нужно три дня — я вас заменю на все три.
— Вы очень меня обяжете, просто так сложились финансовые дела, да и личные...
— Разумеется, я помогу.
— Спасибо, лейтенант.
Они расстались. Фон Крисп обернулся, посмотрел лейтенанту вслед — тот ехал расправив плечи, необыкновенно гордый оттого, что будет выполнять поручение своего кумира.
Дав лошади шпоры, капитан поспешил домой. Хотелось поскорее умыться, поужинать и лечь спать, завтра ему предстояло подняться до света.
Строго приказав слуге разбудить его с первыми петухами, фон Крисп решил выпить один бокал хереса, однако увлекся. В последние дни в голове стоял какой-то туман и хотелось разогнать его хмельным. Поначалу как будто получилось, но потом стало хуже. В результате утром слуге пришлось так сильно его трясти, что фон Крисп свалился с кровати на пол.
Открыв наконец глаза, он спросил:
— Что ты делаешь, дурак?
— Бужу, ваше благородие!
— А вот я тебе морду набью.
— Лучше так, вчера вы меня пообещали убить, если не подниму вас сегодня с первыми петухами.
— Правда? — Капитан попытался наморщить лоб, но от этого заболели виски. — А куда я собирался?
