Но она, разумеется, не собиралась этого делать.
Партизан в гвардейском мундире достал кисет и трубку – тоже трофейные, судя по вензелям на них. Он что-то сказал партизану, сидевшему на подоконнике, но тот мотнул головой из стороны в сторону и недовольно буркнул в ответ. Еж в мандреченском мундире набил трубку, раскурил и прислонился к стене рядом с женщиной в красном – как уже поняла ведьма, именно она была командиром отряда. Измученные партизаны молчали, и когда куривший Еж обратился к командирше на синдарине, Карина вздрогнула.
Все – и Мирувормэл, которому выскочивший из-под телеги мандречен перерубил ногу, и Халлен, которому мандречен едва не отхватил руку, и сам Нифред, которому воин вспорол брюхо, – впоследствии сошлись на том, что магу не стоило заглядывать под телегу, почуяв там вибрации Чи. Как подозревала Энедика, сам мандречен, расстрелянный ими, тоже так считал…
Ежи всадили в воина почти все стрелы, что у них оставались – без своего мага партизаны были все равно обречены. Только Нифред мог заплести оставшиеся на месте схватки струны Чи так, чтобы сбить преследователей с толку. Но Нифред, хрипя и ругаясь, уже умирал. Ежи не могли стереть свою Чи полностью. Они так наследили на месте гибели каравана, что этого с лихвой хватило бы даже среднему магу, чтобы отправить по следу Ежей, например, проклятие Авакена. Достигнув адресата, за три дня это простенькое заклятие превращало свою жертву в покрытый вонючими струпьями полуразложившийся труп. Также большой популярностью у мандреченских магов пользовалась Удавка Чести, приносивший проклятому мгновенную смерть от удушья.
Возможно, где-то в этой части леса находился телепорт, которые Ежи обычно устраивали в дуплах больших деревьев, но Энедике об этом было ничего не известно. Единственным шансом на спасение Ежей была Квалмэнэн. Если бы партизаны успели пересечь огромную трясину до того, как мандреченский маг пустит проклятие по нитям Чи, которые тянутся за любым – эльфом ли, человеком ли, пока он жив, – то проклятие не нашло бы адресатов, растворившись в Цин болота.
Энедике приходилось все время держать Мирувормэла под чарами, иначе толстяк непрерывно орал бы от боли. В первый день командирша так вымоталась, что к вечеру пришлось нести ее саму. Халлен взвалил командиршу на плечо и придерживал здоровой рукой. Вечером, на привале, он протянул ей небольшой мешочек и буркнул:
– Дай Мирувормэлу.
– Что здесь? – спросила Энедика.
Халлен отвел глаза и сказал:
– Лислор.
Так темные эльфы называли смесь белладонны, опиума и табака. Энедика и сама уже узнала лислор по характерному запаху. Она посмотрела на лучника. Тот криво улыбнулся. Ей многое случилось пережить, но еще ни разу эльфке не доводилось оказываться посреди Квалмэнэн с двумя ранеными на руках, у одного из которых сломана нога, а второй – законченный лислорер. А ведь можно было догадаться, думала она, глядя на сухую, сморщенную кожу Халлена.
– А ты сам-то сможешь идти без лислора? – сухо спросила командирша Ежей.
– Смотря сколько дней, – любезно ответил Халлен.
– Не меньше трех.
Взгляд эльфа затуманился.
– Я думаю, что да.
Энедика покачала головой и отсыпала в кружку порцию порошка, чтобы развести водой и дать Мирувормэлу.
На третьи сутки пути запах из его раны подтвердил подозрения эльфки – в кровь Ежа попала грязь и пошло заражение. Партизанка применила испытанное, проверенное заклинание на этот случай. Однако чары не убирали болезнь, а лишь останавливали ее развитие на сорок восемь часов. Да и каналы Чи раненого, искривленные лислором, с трудом поддавались фиксации с помощью магии. Мирувормэл услышал, что она бормочет, и разобрал знакомые слова.
– Не дождешься, Энедика. Я не сдохну! – заорал толстяк. – Я не хочу гнить в болоте! Вам придется тащить меня до края этой проклятой трясины!
Утром четвертого дня пути командирша Ежей развела для него последние крошки лислора, а к полудню усталые, ободранные партизаны вошли в Ильмост.
Всплывший из озера город находился на южном краю Квалмэнэн, и еще до того, как солнце скроется за горизонтом, родной лес принял бы в объятия своих измученных детей. Энедика приободрилась и начала напевать старую эльфийскую колыбельную. Когда они миновали центральную площадь мертвого города, Тавартэр сказал, что не может идти дальше. Молчаливый нандор был самым выносливым из Ежей, и если уж он просил об отдыхе, стоило выполнить просьбу. Энедике почудилось дрожание Чи в развалинах дома, около которого они остановились. Командирша партизан хотела бы проверить, кто там, но заколебалась, вспомнив Нифреда. Да и Халлен пристроился на подоконнике этого дома, и эльфка махнула рукой на предосторожности. Ну кто там мог прятаться? Взвод мандречен? Партизанка прислонилась к стене – гордость не позволяла ей сесть прямо на мостовую, как это сделал Руско. Тавартэр достал кисет, покосился на Халлена. Тот сидел, обхватив себя здоровой рукой, и покачивался взад-вперед.
– Не хочешь пожевать? – спросил Тавартэр, развязывая кисет.
Халлен поднял на него безумный взгляд и прохрипел:
– Это все равно, что лизать бабе, которая не позволяет войти.
Тавартэр хмыкнул, прислонился к стене рядом с командиршей, набил трубку и закурил.
– Вот, значит, какова была цена за ящики холода и свет в домах, – сказал нандор на своем родном наречии, глядя куда-то за партизанку.
Энедика поняла его. Она родилась на берегах Димтора, где жило много серых эльфов, а языки синдарин и нандор были очень похожи. Партизанка нехотя перевела взгляд. С того места, где они стояли, была хорошо видна центральная площадь погибшего города и стоявший на ней храм с пятью главами.
– Здесь была очень хорошая, жирная земля. Вон на площади – бурьян в мой роет, – продолжал Тавартэр задумчиво. – А люди погубили ее, превратили цветущий край в болото… Или это были не люди?
Эльфке совершенно не хотелось разговаривать. Но она знала эту манеру Тавартэра – порассуждать об отвлеченных темах, чтобы собраться с силами. Как бы сильно она сама ни устала, она не могла отказать в помощи любовнику. Да и от Тавартэра зависело, выживет ли Мирувормэл. Если бы нандор не смог больше тащить носилки, заменить его было бы некем и раненого пришлось бы бросить в болоте.
– Люди, – пробормотала Энедика. – Когда сносили дамбу, в ней обнаружили много тел. Но трупов эльфов там не было.
Халлен перестал покачиваться.
– Закатай мне рукав, – обратился он к Энедике.
Она выполнила его просьбу. Халлен впился зубами себе в руку. Командирша содрогнулась.
– Патологически глупая нация, – сказал Тавартэр. – Люди ведь живут земледелием, неужели они не понимали, что рубят сук, на котором сидят?
