Раздался треск, коряга переломилась на две части, но удар по голове вывел Водяного из шокового состояния – он сначала всхлипнул, а потом, почувствовав боль от ожогов, тихонечко заскулил. Вскочив с ложа, Водяной плюхнулся в чудом сохранившуюся лужицу – остужаться.
Под упавшими березами совой заухал придавленный и сильно перепуганный Леший, переполошив лесной народ.
Сокол наконец-то выпутался из веток ивняка, только для того, чтобы быть сбитым все еще падающей на землю вареной рыбой.
Мышка вспомнила, что сокол – враг, и юркнула в норку, а сокол вспомнил, что он птица, и взмахнул крыльями, поднимаясь в воздух. В охоте сегодня нужда пернатому хищнику отпала, потому как еды кругом было теперь огромное количество. Он схватил когтями первую попавшуюся рыбину – это оказался довольно увесистый сом – и полетел восвояси, решив, что на сегодня приключений хватит.
Высоко в небе летел Змей Горыныч. Сокол проводил его взглядом, вздохнул и подумал, что хотя охота сегодня и была испорчена, но день получился интересным и познавательным. Пернатый хищник очень бы удивился, узнав, что в этом Горыныч с ним полностью согласен.
А в Городище Лукоморском переполох знатный случился. Дочки царские прибежали домой голышом да с криками. И поступком этим мужское население столицы привели в великое смущение. Мамки да няньки сразу полотенцами девушек прикрыли да одеваться уволокли. И только потом, когда они, причесанные да одетые, спустились в думскую залу, царь-батюшка расспрашивать принялся, что так напугало девиц. Но царевны ничего толком ответить не могли, потому как ничего толком и не видели. Что-то громыхнуло, что-то полыхнуло, кто-то завыл страшно – и это все, чего удалось Вавиле добиться от дочерей. Чих Горыныча им громом показался, а то, что озеро вдруг паром в небо ушло, – и вовсе чудом неслыханным.
– Ума не приложу, что тут делать? – озадачился царь Вавила.
– А что гадать? На месте следы преступления искать надо, там и разберемся, что за ворог пожаловал, – предложил воевода Потап, все еще красный словно рак после увиденного.
Другие-то глаза позакрывали, как только поняли, что царевны голышом бегут, а Потап рот разинул, глаза выпучил и отвернуться совсем забыл. Вот и краснел да потел теперь, сгорая со стыда и смущаясь. И потому хотелось славному богатырю поскорее заняться делом, чтобы мысли его другое направление приняли. По чести сказать, так Василису с Марьей Потап и не заметил вовсе. У него только одна Еленушка в глазах стояла. И без того воевода потел в присутствии младшей царевны, а тут и вовсе охватила его жгучая страсть.
– Дело говоришь, Потап, – согласился царь Вавила, – трубите сбор – на берег пруда разбираться с нарушителем спокойствия отправляемся. – Вавила задумался, немного помолчал и добавил: – Ну в случае ежели супостата не окажется, так хоть определим, какого роду-племени беда та нежданная.
И царь зашагал по улице, заложив руки за спину да нахмурившись. Следом за ним Потап шаг чеканил, оставляя на земле глубокие следы. Оно и немудрено было – воевода высок да плечист, что дуб кряжистый, и весил он соответственно. И кольчуга железная, и шлем, и меч да прочее вооружение тоже тяжести добавляли.
За Потапом дружинники маршировали, построившись в две колонны, а уж за ними остальные любопытствующие. Большой интерес возник у народа, всем захотелось посмотреть на странного пугальщика. Вот и обезлюдело Городище махом. А уж за людом честным ребятня неслась с криками, смехом да визгом. И направилась вся толпа шумная к пруду, прежде тихому, незамутненному.
Разное говорили люди, разное предполагали и версии выдвигали тоже разные, порой прямо-таки взаимоисключающие. Кто говорил, что будто Усоньша Виевна из царства Пекельного снова вылезла, кто-то Кощея-покойничка вспомнил – будто он ожил и начал вредительствовать, кто еще что говорил, вообще уж несуразное и не соответствующее действительности. Но все предположения были далеки от истины.
Глава 2
ХОЛОДНАЯ БАБА НАЯДА
КАК ПРЕДМЕТ СТРАСТИ
ГОРЯЧИХ ХЫЗРЫРСКИХ ПАРНЕЙ
Стоял дворец на Стеклянной горе одинокий, будто покинутый. Посмотреть на него – так казалось, что и потускнел он, и солнечные лучи в полсилы отражать стал. Будто человек в тоске ликом потемнел – так и тот дворец в хрустальном сиянии потускнел. А причиной этой тоскливой темноты стала депрессия Дворцового.
Сидел Дворцовый пригорюнившись и обхватив руками голову. Кругом пыль, да грязь, да разор знатный. И хоть положено было маленькому хозяину за порядком следить, да не мог он. И для кого теперь эту сверкающую чистоту наводить? Кто по хрустальному полу маленькими лапками будет стучать да коготками поцарапывать? И в кладовых пусто было – даже мышам поживиться нечем. Ни крошки хлеба, ни яиц, ни маслица невозможно было там найти. А уж об орехах да ягодах, о грибах да разной снеди лесной и вовсе говорить не хотелось. Давно уж кладовая даров от Лешего не видела.
К Дворцовому изредка братец его наведывался – Домовик из царского терема.
– И что ты унынию предаешься аки девица нервенная, нестабильная? – обычно вопрошал Домовик, но в ответ только ахи да охи получал вместо разумных слов. – Вернется твой змееныш до дому родного. И ничего с ним в дороге не сделается! Он у тебя парень умный да смышленый.
Тут Дворцовый оживал ненадолго и принимался взахлеб рассказывать, какой хороший его сыночка, какой ласковый, как грамоте да наукам учен, как веселью и радости предается, да еще о том, как его – родителя – чтит и любит.
Терпеливо слушал те рассказы Домовик, понимая, как туго сейчас приходится родственнику. И не перебивал, не говорил, что уже в который раз одно и то же слушает и всю биографию Горыныча наизусть выучил. Хотя и подмывало Домовика все это высказать. А чтобы депрессию с Дворцового согнать – наподдать тому пониже спины лаптем как следует. Но всякий раз удерживался, только вот захаживать все реже и реже стал. Кому ж охота по своей воле в тоску черную тягучую окунаться? Она хоть и не твоя тоска, а все одно побудешь рядом, так непременно тоской той и замараешься. И все потом не так кажется, да и не радует – и пол метен абы как, и детки царские воспитаны плохо, и мышей развелось, будь они неладны!
Сочувствовал горю Дворцового, однако, Домовик сильно, а потому, заслышав от мышей шепоток о том переполохе, что на берегу лесного пруда случился, сразу послал родственнику весточку и припасов из своей кладовой.
Заметался Дворцовый, заохал. Из угла в угол, не зная, за что в первую очередь схватиться, закидался. Но с волнением он все же справился и решил, справедливо рассудив, что сыночка его с дороги голодный прибудет, стосковавшийся по домашней родительской пище, а потому главная забота сейчас – приготовить знатный обед.
