Его меч остался у седла, и лук тоже. У задней стены дома стояла лопата. Теперь он хорошо знал, для чего ее использовали.
Не останавливаясь, чтобы подумать, спланировать или вообще сделать что-либо разумное, он схватил лопату одной рукой, а другой ухватился за засов на двери и толкнул ее, не представляя себе, что увидит внутри и что будет делать, когда попадет туда.
Или что они там делали, те люди, которые убили шаманку и зарыли ее в землю, не позволив душе попасть на небо, а потом обманули их у входа в дом. Кем бы ни были.
Задняя дверь оказалась не запертой. Тай шагнул внутрь.
В доме было темно, а снаружи — очень светло, поэтому он почти ослеп и остановился. И смутно различил чью-то фигуру, повернувшуюся к нему в темноте комнаты.
Тай шагнул вперед и изо всей силы нанес удар лопатой.
Он почувствовал, как ее острый край вонзился в плоть и глубоко погрузился в нее. Фигура, все еще почти невидимая, вскинула пустую руку, словно умоляя о пощаде или прося мира, и рухнула на земляной пол.
Беззвучно, что было хорошо.
Тай никогда еще до того момента не убивал. У него не было времени размышлять о том, что только что произошло и какое это имеет значение, если вообще имеет. Он быстро заморгал, стараясь приучить глаза к темноте.
С бьющимся сердцем он различил внутри арку прохода, закрытую занавесом, без настоящей двери. Дом из двух комнат. Перешагнул через упавшего человека, потом, с опозданием, вернулся и заменил лопату мечом этого человека. Но прежде все-таки опустился на колени и проверил его пульс — из предосторожности, он соображал достаточно, чтобы это сделать. Человек был мертв. Еще один краткий миг тревоги: как быстро, гладко, бесшумно жизнь может существовать, пульсировать, а потом исчезнуть.
Эта мысль подтолкнула Тая вперед. Легкими шагами он подошел к занавеске из ткани и приподнял ее край.
В другой комнате горели свечи, за что Тай возблагодарил богов. Три человека. Двое у входной двери оживленно перешептывались. Тай видел, что дверь заперта на засов. Приехавшие с ним не смогли бы прорваться с этой стороны. По крайней мере, не смогли бы сделать это незаметно.
Мешаг лежал на ложе возле очага. Тай видел, что его тунику разрезали, обнажив грудь. Глаза у больного были по-прежнему закрыты, и вообще он казался ужасно беззащитным. Третья фигура, высокая и плотная, с рогами какого-то животного на голове, стояла над ним.
На этом человеке были зеркала и колокольчики, он тихо стучал в бубен и пел, раскачиваясь из стороны в сторону, а иногда кружился. Нечто вроде танца. В комнате стоял тошнотворно-сладкий запах — что-то горело на жаровне. Тай представления не имел, что это такое.
Но он ни на секунду не поверил, что этот третий человек — это был мужчина, женщина лежала мертвая в саду — чем-то помогает бесчувственному больному. Они убили шаманку, жившую здесь. Они не пытались помочь Мешагу.
С другой стороны, они его пока не убили, и Тай не знал почему. Как ему было понять хоть что-то? Но пока он наблюдал из-за слегка приподнятой занавески, едва дыша, его охватило чувство, что задуманное здесь должно быть хуже убийства.
Он находился далеко от дома…
Это была последняя ясная мысль, а потом Тай закричал изо всех сил и ворвался из-за занавески в соседнюю комнату.
Он бросился прямо на шамана, что не обязательно сделал бы опытный воин (сначала надо снять охрану!), но Тай и не был опытным, и, несомненно, его задачей было попытаться прекратить то, что делали с помощью бубна, пения и накопленной силы с человеком на ложе.
Тогда Тай еще не побывал на горе Каменный Барабан, — его пребывание у воинов Каньлиня стало результатом того, что произошло в тот осенний день на севере, — но он был сыном солдата. Сколько он себя помнил, его учили способам и приемам борьбы. Тем более что его старший брат, слабый и немного полноватый уже в детстве, ясно дал понять свои пристрастия, и что его жизнь не будет связана с мечами и с маневрами, вращениями и прогибами в схватке с другими вооруженными людьми.
Слегка изогнутый меч убитого кочевника был короче и тяжелее меча Тая, к тому же он был предназначен для ударов сверху, с седла. Неважно. Проходится пользоваться тем, что есть. Тай успел увидеть, как шаман обернулся и широко раскрыл горящие глаза, сверкнувшие изумлением и яростью, перед тем как он нанес стремительный удар выше металлических зеркал, которые покрывали туловище шамана и защищали его.
Тай, потерявший ориентиры вдали от всего, что было ему известно, столкнувшись с колдовством, даже отчасти удивился, когда меч вошел так, как следовало.
Он почувствовал, как сталь заскрипела по кости, увидел кровь, услышал, как шаман вскрикнул и упал (зазвенели колокольчики), выронив бубен и колотушку на плотно утрамбованный пол. Он не должен был удивляться: ведь шаманку они убили, не так ли? Этих людей с зеркалами и бубнами, конечно, считали святыми и боялись, но они не были бессмертными.
Конечно, существовала возможность, что убить такого шамана — значит навлечь на себя пожизненное проклятие. Но в тот момент Таю некогда было думать об этом.
Страх сделал его быстрым. Он резко обернулся, низко пригибаясь. Увидел, как ближайший к нему охранник — тот, который изображал слугу у дома, — бросился к стене, где лежал лук. Тай прыгнул следом, увернулся от кинжала, брошенного другим охранником, и услышал крики снаружи.
Он снова закричал, на этот раз произнося слова:
— Предательство! Идите сюда!
Лжеслуга нашарил лук и стрелу, обернулся, пригнулся, чтобы уйти от выпада меча Тая — по крайней мере, попытаться уйти: клинок разрубил его плечо, а не грудь.
Тай услышал, как кочевник взвизгнул от боли, рывком освободил клинок и — инстинктивно — упал и перекатился, стараясь не поранить себя мечом, который держал в руке. Он бился о предметы, разбросанные по полу (привезенные ими дары), но зато меч второго противника просвистел над его головой.
Этот звук Тай услышал впервые в жизни: звук близкой смерти, которой удалось избежать. Он разобрал глухие удары снаружи, яростные крики спутников, которые ломились в запертую дверь.
— Со двора! — крикнул он. — Там открыто!
Но в то же мгновение он воспользовался другим шансом и бросился к двери. Отодвинул тяжелый деревянный брус, ухитрившись снова увернуться от удара меча, который просвистел совсем рядом и воткнулся в дерево.
Распахнутая дверь толкнула его в спину, едва не сбив с ног, но что-то — гордость, гнев и страх, переплетенные, словно нити шелковой ткани, — заставило Тая сделать шаг к еще оставшемуся на ногах человеку. Он успел нанести косой удар мечом, парировать сильный ответный удар, а потом остальные хлынули в комнату у него за спиной.
