— Гурд, — крикнула она вниз, — ты поднимаешься?
Снизу донесся смех. Они подошли совсем близко и стояли на улице, на противоположной стороне.
— Не к тебе. Ты мне сделала больно в прошлый раз, ты звереешь, когда я с тобой занимаюсь любовью.
Кто-то другой рассмеялся. Девушка в окне напротив устало выругалась.
— А как насчет тебя, Холла?
— Я хожу к Катрин, ты это знаешь. Она делает мне больно, когда я не занимаюсь с ней любовью!
На этот раз рассмеялся Гурд.
— Видела чужака? — Он стоял прямо под ним. Если бы Берн передвинулся к краю крыши, он мог бы увидеть их внизу. Он услышал вопрос и зажмурился. Все умирают.
— Не видела, — ответила девушка. — А что?
— Хорошенький мальчик из деревни думает, что сможет стать воином.
Она ответила скучающим голосом:
— Если найдете его, пришлите ко мне. Мне нужны деньги.
— Если мы его найдем, от него тебе толку никакого не будет. Поверь мне.
Девушка рассмеялась. Шаги внизу удалились. Берн открыл глаза, увидел, что девушка повернула голову и смотрит вслед уходящим по переулку мужчинам. Потом обернулась и посмотрела на него. Теперь она уже не улыбалась, ничего похожего. Тем не менее она отошла от окна и поманила его рукой.
Берн посмотрел. Маленькое окошко в плоской стене. Остроконечная крыша, на которой он лежал, не позволяла разбежаться и прыгнуть. Он прикусил губу. Герой смог бы сделать такой прыжок.
Он не был героем. Он упадет, ударившись о стену, на улицу внизу.
Он медленно покачал головой, пожал плечами.
— Не могу, — одними хубами произнес он, глядя на нее.
Она снова вернулась к оконной раме, посмотрела налево, направо в переулок. Высунулась из окна.
— Они свернули за угол. Я тебя встречу у двери. Подожди, пока я открою.
Она его не бросала. А могла бы. Он не может оставаться на крыше всю ночь. У него есть два выхода, насколько он понимает. Спрыгнуть вниз, держась в тени, переулками попытаться пробраться на север, прочь из города, когда множество воинов — он не знал сколько — ищут его. Или позволить ей встретить его у двери.
Он подтянулся ближе к краю. Ножны опять заскребли по крыше. Он тихо выругался и взглянул вниз. Увидел, где расположена дверь. Девушка все еще стояла у окна, ждала. Он снова посмотрел на нее и кивнул головой. Решение. Ты приходишь в этот мир — переплываешь пролив на украденном коне — и тебе нужно принимать решения, иногда в темноте, и дожить до утра, когда можно проверить, правильными ли они были.
Девушка отошла от окна, оставив там свечу, такой маленький и простой огонек.
Берн оставался на месте, наблюдая за ним, за этим сиянием в темноте. Дул ветерок. Здесь, на крыше, он снова почувствовал запах моря, услышал далекий прибой за голосами и смехом людей. Всегда и вечно за этими голосами.
Ему пришла в голову идея.
Он услышал какой-то шум. Посмотрел вниз. Она не взяла никакого огня и казалась тенью на фоне тени открытой двери и стены дома. Никого не было в переулке, во всяком случае, пока. Кажется, он решился. Берн соскользнул к нижней точке островерхой крыши, придерживая ножны рукой, и спрыгнул вниз. Упал на колени, встал, быстро подошел к девушке и вошел в дом.
Она закрыла за ним дверь. Дверь скрипнула. Он увидел, что на ней нет ни засова, ни задвижки. Внутри оказалось еще две двери в узком коридоре: одна рядом с ними, другая в глубине.
Девушка проследила за его взглядом и прошептала:
— Они ведут в таверну. Ко мне наверх. Перешагни через четвертую ступеньку, там дыра.
Берн в темноте считал ступеньки, перешагнул через четвертую. Ступеньки тоже скрипели. От каждого скрипа он вздрагивал. Ее дверь осталась приоткрытой. Он вошел, она — следом за ним. Эту дверь она закрыла и задвинула засов. Берн посмотрел на него. И дверь и запор можно выбить одним ударом ноги.
Он повернулся, увидел свечу на окне. Странно смотреть на нее теперь с этой стороны. Это чувство он не мог бы объяснить. Он подошел к окну и посмотрел на крышу на противоположной стороне переулка, где он лежал несколько минут назад. Над ней светила белая луна и звезды.
Он снова повернулся к комнате и посмотрел на девушку. На ней была некрашеная туника, подпоясанная у талии, губы и щеки накрашены. Худая, каштановые волосы, очень большие глаза, лицо тоже худое. Не совсем такая, какую захочет мужчина на ночь, хотя некоторые солдаты, возможно, любят молоденьких, иллюзия невинности. Или сходство с мальчиком. Иллюзия чего-то другого.
Она не была невинной, если жила здесь. Никакой стоящей мебели. Кровать, на которой она работала, представляла собой соломенный тюфяк на полу в углу, но застеленный довольно чистым одеялом. Узел у стены рядом с ним, наверное, с ее одеждой, еще одна груда — посуда и еда. Это не должно лежать на полу, подумал Берн. Здесь, наверное, водятся крысы. Таз, ночной горшок, тоже на полу. Два деревянных табурета. Черный котелок, подвешенный на железной палке над очагом, который он видел снаружи. Дрова у стены. Свеча на подоконнике.
Она подошла к окну, взяла свечу, поставила ее на один из табуретов. Села на кровать, скрестила ноги и посмотрела на него снизу вверх. Ничего не говорила, ждала.
Через несколько мгновений Берн спросил:
— Почему никто не починил эту ступеньку?
Она пожала плечами.
— Может, мы недостаточно платим? Мне так нравится. Если кто-то захочет подняться наверх, он должен знать о той дырке. Никаких неожиданностей.
Он кивнул. Прочистил горло.
— Здесь больше никого нет?
— Позже придут. Приходят и уходят. Я тебе говорила. Они обе в таверне.
— А ты… почему не там?
Опять она пожала плечами.
— Я новенькая. Мы выходим позже, после того как другие начнут свою ночь. Они не любят, если мы приходим слишком рано. Колотят нас, оставляют шрамы, знаешь ли…
Он не знал.
— Так ты… скоро уйдешь?
Она приподняла брови:
— Зачем? У меня здесь мужчина, не так ли?
Он сглотнул.
— Нельзя, чтобы меня нашли, ты это знаешь.
— Конечно, знаю. Гурд тебя убьет ради забавы.
— Кто-нибудь из них… может просто подняться сюда?
Она снова пожала плечами.
— Не знаю. Ты меня хочешь? Сколько можешь заплатить?
Сколько он мог заплатить? Берн полез в карман штанов и вынул кошелек, привязанный внутри, вокруг талии. Он бросил его ей.
— Вот все, что у меня есть, — сказал он.
Он снял кошелек с неосмотрительного купца к северу отсюда. Возможно, боги будут довольны, если он отдаст его ей.
Та смутная, только начавшая формироваться идея, которая пришла ему в голову на крыше, все еще шевелилась на краю сознания. В ней нет смысла, она ничего не значит, если он сегодня ночью не уцелеет.
