- При том, что она воспитывала его два года, выделяя голосом каждое слово, произнесла Орлана. - Два года - это много или мало, чтобы изменить моего ребёнка? Я не знаю, что она с ним могла сделать.
Всё она помнила, как будто бы прошло несколько дней, а вовсе не годы. Как получилось, что богиня смерти попала в самое сердце империи, как так вышло, что она добралась до самого дорогого? Она переселилась в тело молодой девушки, дочери садовника, помыслившей о самоубийстве. Богиня легко скрывала ото всех свою истинную суть, играя роль няни наследника, пока до конца не уничтожила душу девушки, пока не начала убивать магов вокруг себя, уже упоённая своей силой.
Богиня смерти убила отца Орланы, едва не довела до мира Ничто её саму, и только Риана не тронула, почему - осталось только угадывать, щурясь на звёздное небо.
- Я не знаю, что она могла с ним сделать, глухо повторила Орлана, чувствуя, как холодом покалывает кончики пальцев.
Луксор развернулся и зашагал по кабинету, отчаянно жестикулируя.
- Так, хватит. Ты что, не понимаешь, что говоришь глупости? Бред. Риану скоро восемнадцать, и ты считаешь, что это проявилось в нём только сейчас? Почему сейчас, почему не лет десять назад? Прости меня, но это бред.
Орлана, казалось, видела, как сомнение зарождается и в нём, распускаясь фиолетовой лилией и на крепком, мясистом стебле поднимая соцветие вверх, к свету звёзд.
- Мы не можем ничего знать наверняка, тихо сказала она.
Луксор замер, обернулся. В его глазах была жалость - или сожаление? Его пальцы сцепились у груди.
- Подожди. Давай рассуждать здраво.
Его руки завораживали Орлану, и она не могла оторвать взгляда - сцепленные пальцы покачивались в такт словам.
- Мы не можем знать, но пока что ничего плохого не происходило. Риана не поймали за руку. И пока что единственное доказательство против него - это то, что он уходил ночью из замка. Правда?
- Да. - Орлана кивнула. Завалившуюся под кровать хрустальную слезу она вообще не считала доказательством.
- И всё, с видимым облегчением развёл руками Луксор. - Если бы на месте Риана был чужой, любой другой маг, да кто угодно, ты обвинила бы его?
Она коснулась переносицы, сильно нажимая на точку между бровями.
- Нет, откровенно ответила Орлана. - Слишком мало сведений, чтобы обвинять. Глупости. Ты прав, я просто дала волю эмоциям. Не нужно было этого делать.
Луксор почти улыбнулся ей и почти подошёл: Орлана ощутила, что он готов сделать шаг, но что-то не даёт, останавливает и тяжестью очередного вздоха наваливается на грудь.
- Ты просто устала, сказал он. - Не нужно так много работать.
- Да. - Орлана отвела начавшие слезиться глаза. - Ты прав. Но, наверное, иди. Много пропустил из-за меня?
Вот теперь он шагнул навстречу, обнял её и поцеловал в щёку. Но Орлане нужно было раньше, на полминуты раньше. Она в ответ коснулась его плеч - привычный, годами отточенный ритуал.
- Ничего, мягко откликнулся Луксор. - Всё наверстаю.
Он ушёл, оставив Орлану одну, перебирающую в памяти слова их разговора, как чётки. Слово - молитва, слово - просьба к Вселенскому разуму. А потом слова закончились. Она снова нашла на столе завалившийся за стопку бумаг кристалл связи и попросила секретаря:
- Аластар в столице? Вызовите его ко мне.
***
Если бы не дождь, они бы, наверное, уже к вечеру дошли до заповедных земель.
Так думала Эйрин, уныло глядя на бьющие по камням капли. От дождя пахло сиренью, и даже становилось легче дышать. Хотелось вытянуть онемевшие ноги, но в шаге от её коленей дождь уже прибил к земле траву. Она прижалась спиной к шершавому стволу дерева и закрыла глаза. Лучше не думать.
За последнее время все её чувства свелись к тупому животному желанию - дойти, дойти, дойти. Ей было не так важно, где останавливаться на привалы и какая вокруг темнота и шероховатая тишина по ночам. Эйрин злилась. Она даже почти не слушала Идриса, хоть он и стал разговорчивее, всё болтал и болтал о чём-то отстранённом и никак не касающемся магии времени. Эйрин злилась, и вспоминались ей, как назло, только те случаи, которые злили её ещё больше.
Школа - вот концентрированное зло, собранное в одном месте и помноженное на три. Школа - источник всех её проблем и плохого настроения. В школе всё плохо: учителя, которые относятся к себе, как к мусору в углу класса, задания, выполнять которые - пустая трата времени. А самое худшее в школе - это сверстники Эйрин, её одноклассники. 'Твои друзья', - так называла их мама, хоть друзьями для Эйрин они были в самую последнюю очередь.
Они её просто напросто не замечали: никогда не выбирали в играх, не слушали, если она пыталась что-нибудь рассказать. Иногда девочки шептались у неё за спиной, и обрывки их разговоров Эйрин приходилось слышать. Она вспоминала их слова бессонными ночами, глядя в потолок - ничего лестного. 'Уродина' и 'психованная' были, наверное, самыми мягкими выражениями.
Однажды они выпотрошили её сумку и достали оттуда личный дневник, который Эйрин, опасаясь происков матери, всегда носила с собой. Прочитали, конечно - вслух, на переменке. Эйрин приходилось стоять, вжавшись в угол. Она боялась даже взглянуть в их сторону, не то, чтобы пойти и потребовать дневник назад.
Мама отказалась забирать её из школы, хоть и узнала обо всём. Она долго выговаривала Эйрин что-то спокойным голосом, Эйрин не слушала, думая о том, чтобы свести счёты с жизнью. Одноклассниц, конечно, наказали - чисто символически, как считала сама Эйрин, и эпизод замяли, и всё стало как раньше. Так же плохо, как раньше.
Эйрин злилась. Шёл дождь, и она злилась ещё больше.
Идрис теперь очень редко играл на флейте, но часто доставал её, оглядывал со всех сторон, будто проверял, не подменили ли, и заставлял её издать жуткий звук, похожий на волчий вой. Этот звук пугал степных птиц, которые тут же взлетали из высокой травы, истерично били крыльями по воздуху.
Идрис и сейчас издевался над музыкой, сидя на ветке дерева, - Эйрин видела только край фиолетовый накидки, зацепившийся за сучок. Она привыкла к мученическим стонам флейты и даже не морщилась, но замерла, когда поняла, что они прекратились.
Зашуршали ветки дерева, и сверху посыпались высохшие сероватые лепестки - дерево недавно отцвело. Эйрин вытряхнула лепестки из волос и возмутилась:
- Эй!
- Займись уже чем-нибудь, хмыкнул в ответ Идрис и тут же приземлился сбоку от неё, как кошка, на руки и ноги сразу.
- Не хочется, выдала Эйрин именно таким тоном, от которого начинали в гневе и недоумении бледнеть школьные учителя.
Он не стал настаивать, поднялся на ноги и отряхнул ладони одну об другую. Ни капли не церемонясь, Идрис вытряс прямо на землю содержимое сумки Эйрин - та даже вцепиться в неё не успела, - нашёл чистый лист и запутавшееся в траве солнечное перо и ушёл за стол дерева.
