– Вы правы, – соглашаюсь я, – и их никто ни в чём не обвиняет.
– Тогда почему их тоже задержали? – парирует он.
Уверен, он понимает всё сам. Они – слишком важные свидетели, чтобы можно было оставить их на свободе. Именно от их показаний во многом будет зависеть вердикт. И не приходится сомневаться, что сторона обвинения сумеет вытащить из них то, что они попытаются скрыть.
– Значит, нет никакой возможности избежать передачи этого дела в суд? – сникает граф.
– Боюсь, что нет, – подтверждаю я. – Не думайте, что я не хочу помочь ее сиятельству. Но в этом деле собирается участвовать сам герцог Энгер, а у нас с ним слишком напряженные отношения, и мое вмешательство только ухудшит положение графини. Я непременно поговорю об этом с его величеством, но надежда только на то, что месье де Крийон возьмёт всю вину на себя.
– А с ним? – воодушевляется де Версен. – С ним вы сможете поговорить? Наверняка вы сумеете получить разрешение на посещение заключенных.
Я обещаю сделать всё возможное.
31. Эжени. В тюрьме
На сей раз рассматривать мое дело будет доверено столичному суду, а не суду герцогства. То ли законники боятся, что местные судьи снова будут ко мне чересчур лояльны, то ли на сей раз речь идет о более серьезном нарушении закона.
Но камера в тюрьме Ансельвы производит на меня довольно неплохое впечатление. Это, конечно, не тянет даже на трехзвездочный отель, но помещение оказывается по крайней мере теплым и сухим.
Зарешеченное окно, выходящее на пустынный тюремный двор, узкая кровать с набитыми сеном подушкой и матрасом, небольшой стол у изголовья. Есть даже крохотный закуток, где можно справлять нужду, не боясь, что в это время за тобой наблюдает охранник.
Со мной уже побеседовал дознаватель. Спрашивал, признаю ли я себя виновной в нарушении магического кодекса Виларии. Ответила – нет, не признаю. Хотя, как я сейчас понимаю, этот документ следовало изучить давно и очень тщательно – раз уж тут с этой магией все так трясутся.
Я потребовала адвоката, но дознаватель сказал, что пока не положено – его допустят ко мне только перед самым процессом. А на мои вопросы о де Крийоне и девочках он отвечать вовсе не пожелал.
Заключенным в этой тюрьме вообще никакие свидания и передачи положены не были и потому я очень удивляюсь, когда один из охранников на ужин вместе с деревянной плошкой с кашей передает мне еще и сложенный в несколько раз листок бумаги.
– Я заберу письмо, как только вы его прочтете. – почти шепотом сообщает он.
Я разворачиваю листок и подхожу к окну. Окошко маленькое, и идущего из него света едва хватает, чтобы разобрать написанный неровным почерком герцогини текст.
«Дорогая Эжени!
Надеюсь, мое письмо застанет тебя в добром здравии и бодром настроении. Учитывая, как тяжело что-то передать в тюрьму, не думаю, что буду писать тебе часто.
Я просто хотела, чтобы ты знала, что я уже тоже в столице. Я приехала сразу же, как только узнала, что тебя отвезли в Ансельву. Я уже разговаривала с месье Доризо, и он согласился взяться за твое дело. Правда, пока ему не удалось получить разрешение на свидание с тобой, но думаю, он своего добьется.
Сразу хочу сказать, что я ничего не знаю о месье де Крийоне. И Селесту с ее сестрой стражники из поместья тоже увезли. Я пыталась выяснить, куда их увезли, но никто из тех, с кем я разговаривала, не пожелал или не смог ответить на этот вопрос.
Прежде всего, я хотела обратиться к его высочеству – думала, хотя бы он сумеет мне что-то объяснить по старой дружбе. Когда-то я хорошо знала его отца – герцог де Шарлен был необычайно добрым и отзывчивым человеком. Но принца я тоже не смогла разыскать – никто не знает, где он остановился в столице.
Если тебе будет что-нибудь нужно, не стесняйся требовать этого от начальника тюрьмы – насколько я сумела выяснить, он испытывает почтение к титулованным арестантам и, может быть, не откажет тебе.
Да, едва не забыла! Я выяснила, кто отправил донос в тайный сыск. Сделать это оказалось не так сложно. Я заметила, что в разговорах со мной старшая горничная стала отводить взгляд, и допросила ее со всей строгостью. Она расплакалась и призналась, что рассказала о ваших уроках Арлет Пикард. Она клянется, что вовсе не хотела тебе навредить, – всего лишь выслуживалась перед ее светлостью. Теперь она раскаивается в том, что совершила. Пока идет следствие, я решила не рассчитывать ее (таких людей иногда лучше держать под контролем), но в дальнейшем не намерена держать в доме такую змею.
Что толкнуло Арлет на этот шаг, ты можешь догадаться и сама. Думаю, внимание принца к тебе задело ее куда сильнее, чем она призналась в этом в своем дневнике. К тому же, как говорит всё та же горничная, герцог Пикард сумел добиться для дочери места в столичной школе магии, где, конечно, собралось общество, более достойное ее особы. Так что она решила отбыть в Ансельву, наделав шороху в школе нашей.
Но я уже предприняла кое-что, чтобы нарушить ее планы. Я решила, что эпистолярный талант мадемуазель Пикард заслуживает того, чтобы у ее дневника было гораздо больше читателей. Словом, я переслала ее тетрадь специальной почтой на имя ее величества. Думаю, король с королевой по достоинству оценят красоту слога Арлет. И вряд ли после этого ее пожелают приветить при дворе.
За сим откланиваюсь с пожеланием всего наилучшего.
Твоя бабушка, герцогиня Орландская».
Это письмо заставляет меня и взгрустнуть, и улыбнуться. Я вполне одобряю действия герцогини в отношении Арлет, а вот то, что стражники увезли в Ансельву не только нас с Крийоном, но, судя по всему, и Селесту с Элиан, внушает мне беспокойство. Если мы с учителем магии еще могли стоять на своем и не признавать нарушение закона, то девочек, конечно, напугают вопросы обвинителя на суде, и они, даже если захотят нам помочь, не смогут или не догадаются солгать,
– Ваше сиятельство, прошу вас, – надзиратель протягивает руку, и я отдаю ему письмо.
Он прячет его за пазуху и делает это как раз вовремя, потому что в коридоре раздаются шаги.
Я ахаю, когда в дверном проеме показывается принц Виларийский, а охранник так и вовсе прилипает к стене, а лоб его покрывается капельками пота.
– Оставьте нас! – бросает его высочество, и охранник вылетает из камеры и даже не остается под дверью (я слышу его удаляющиеся шаги, которые через несколько секунд затихают где-то вдали).
– Чем обязана такой чести, ваше высочество? – осведомляюсь я, не удосужившись поприветствовать столь важного гостя даже легким книксеном. К чему эти церемонии в тюрьме?
– Я хотел поговорить с вами, ваше сиятельство, – отвечает он, и в голосе его я слышу непривычные мягкие нотки.
– Я предложила бы вам присесть, – горько усмехаюсь я, – но здесь нет ни стула, ни кресла.
– Я постою, – сухо говорит он. – Мне было непросто добиться разрешения на этот визит, и меня пустили сюда с условием, что разговор не продлится долго.
Сама я всё-таки опускаюсь на кровать – слишком велико волнение от этой встречи.
– Стоило ли так утруждаться, ваше высочество? К тому же, в вашем положении нужно быть осмотрительнее – беседа с арестанткой вряд ли к лицу наследному принцу.
Он нетерпеливо взмахивает рукой:
– Послушайте, Эжени! Давайте хотя бы сейчас обойдемся без этой язвительности.
Я не помню, обращался ли он когда-то до этого ко мне просто по имени? Я сама не понимаю, почему мне столь приятен такой знак внимания.
– Я хочу, чтобы вы осознали всю серьезность выдвинутого против вас обвинения. Против вас на суде намерен выступить сам герцог Энгер.
– Ваш кузен? – удивляюсь я. – Он обвинитель или судья? Мне казалось, что столь сиятельные особы далеки от системы правосудия.
– Он далек, – подтверждает принц. – Он намерен выступить как свидетель.
