— Хэй, Трор! — крикнул впопыхах Этер. — Пойди скажи мастеру Унтаху, что мы все уходим! Пускай поторопится, ждать не станем!
Слуга кивнул, что-то проворчал насчёт ледяной рожи и помчался наверх.
Унтах был в своей комнате. Он тренькал на жутко покорёженной и расстроенной лютне и что-то напевал. На полу стояла открытая бутыль. И не одна…
— Слушай, добрый человек… — Трор запнулся. Унтах на миг перестал бренчать и отрешённо посмотрел на него. Трор кашлянул и продолжил, — добрый человек, тут такое дело…
— Так я и знал, что вы решили уходить, — перебил Унтах. — Ну, хорошего пути.
— А… а ты как же?..
— Я заплатил за жильё, разве нет?
Трор пожал плечами и вышел.
* * *
Они уходили.
Был вечер. Были гаснущие огни, скрип весел в уключинах, стук молотков и топоров, визг ножовок, хлюпанье готовых плотов, фонари и факела, бредущие над землёй… И слепые, пустые, чёрные глазницы борга. Без привычных дозорных огней. И тоска. И ржавые сумерки, сумерки мира, моего родного мира. И злоба. И бессильная ярость. И слёзы, обжигающие ледяные слёзы ненависти, что становится священным боевым безумием, скрежет зубов и сердец, и вой волков, рёв медведей, клёкот беркутов из песни Лундар, и речи предков, сказанные кровью, огнём и сталью.
Я бродил по берегу возле Эльдирнеса, потом просто стал у тропинки как вкопанный, тупо глядя на реку. А они все проходили, хлопали меня по плечу, что-то спрашивали, куда-то звали, вздыхали чему-то… Я же стоял как древний каменный идол, такой же безучастный, нездешний, охладевший. Потом ко мне подошёл Корд и тихо сказал:
— Ну вот и всё, Снорри. Пора. Собирайся. Хочешь, помогу…
— Да, помоги, если тебя это не затруднит, — злобно бросил я, — помоги, если хочешь, могущественный чародей! Низведи на цвергов огонь с небес, или моровой ветер, или заставь Андару выйти из берегов и захлестнуть их волной! Или останови моих сородичей, тех, кто может и хочет биться на стенах! Спаси, друид! Спаси Норгард!! Спаси мой мир!!! Помнишь, ты ведь задолжал мне вопрос? Так вот, скажи-ка, отчего ты не можешь сделать то, о чём я прошу?
Корд отшатнулся. Страшный был у него взгляд. Унижение, ненависть и боль корчились в затуманенных глазах. Наконец он сказал:
— Будь ты проклят, Снорри сын Турлога. Будь ты проклят, что помог мне тогда, и что я решил тебя отблагодарить. И да буду я за это проклят. Хорошо, я дам тебе ответ, но только дружбы между нами больше не будет.
— Её и не было, мой лицемерный женовидный друг. На что такие друзья…
Корд'аэн пожал плечами — и словно вырос на голову, словно вознёсся на недосягаемую высоту, а лик его стал холодным и отрешённым.
— Я скажу кратко, как раз, чтобы твоего ума достало понять, — сказал он сухо. — Есть на юге Альвинмарка, в Ун-Махе, одно место, где не растут вязы. Там вовсе ничего не растёт. И вряд ли когда вырастет. И я в том повинен. И я поклялся более не судить и не убивать.
— Ты все равно жалкий дерьмовый предатель, — фыркнул я, ибо не поверил ни слову, да только он не услышал. А слова его отзывались в моём сердце, и хотелось вырвать его из груди и зашвырнуть на край земли. Чтобы не осталось во мне ни жалости, ни сострадания.
— Кажется, твоим сородичам на тебя плевать, — заметил Корд, — а я всё же скажу, и тебе решать, что делать далее. Вы вернётесь сюда через три-четыре дня и отстроите Норгард. Я ясно это вижу.
— Ты что, совсем дурак, Корд'аэн О'Флиннах? Ну признайся честно, а? Куда мы вернёмся? В руины? В кучи цвержьего дерьма? Что мы отстроим? Норгард? Мы что угодно отстроим, но НЕ НОРГАРД!!! Это будет не тот Норгард, в котором я родился, в котором родились отец мой и дед мой! Это будет НЕ МОЙ МИР!!!
— Что ты заладил — мой мир, мой мир… Вон посмотри, — указал на норингов, шагающих на пристань, — вот они, твои соплеменники, это и есть твой мир, твой Норгард, те, с кем ты имел дела всю жизнь. Они и есть — мир. Они и есть — Норгард. Чего ты, Снорри, стоишь без них? Чего стоят без них дома, сады, пашни? Родной край не там, где лежат кости твоих предков, нет, — он там, где живы твои сородичи, твои обычаи, звучит твой язык, песни и сказки, что ты слышал ещё дитям. Не там, где тлен и прах, а там, где цветение и смех. Если ты это понял, тогда бегом на причал.
— Старый Балин никуда не пойдет, борг никуда не убежит, и мне не к лицу. И ещё я скажу тебе, О'Флиннах! Мой отец, Турлог Рыжебородый, был изгнан из рода, забыл родство, отрёкся от него, чтобы жить так, как полагал нужным. И умереть, как полагал правильным. И не его вина, что всё вышло иначе. И…
— По сравнению с тобой, — перебил Корд, — любой осёл — образец уступчивости. Вот с невестой своей поговори, а мне недосуг выслушивать детский лепет. Счастливо оставаться!
Митрун, милая, ласковая Митрун, моя любовь, обняла меня, и стан её дрожал.
— Скажи, что это не то, о чем я подумала!
Её голос звенел, полный невидимых слёз и хрусталя, вошёл в моё сердце, вошёл и сломался, и расплавился… И сердце горело, и сжималось в тисках, и била в голову огненная кровь… Ещё миг — и я обнял бы мою единственную, прижал к груди, и не отпускал целую вечность, слушая, как стучат сердца…
Но миг прошёл, северный ветер обрушился на нас, кусая уже совсем по-осеннему.
— Иди, — голос скрипел ржавой петлёй, петлёй вокруг горла, и горчила зола сгоревшего сердца. — Иди, красавица, и не отказывай Эрвальду. Он тебя любит. Поверь.
Она медленно отстранилась.
— Что это за очередная твоя дурь?!
— Я остаюсь. Ибо близится час Волка. И никто не обогреет кости предков. И вряд ли мы поедем к твоей родне в Аскенхольм в понедельник.
Митрун отошла, не сводя с меня глаз.
— Как холодно рядом с тобой, — прошептала она. — Холоднее, чем в кургане… Что случилось? Что в тебе сгорело? Чем ты отравился?
— Ничем, Митрун. Ничего не случилось. Просто иначе нельзя. Ты понимаешь?
— Нет. Не понимаю и не хочу понимать. Ты безумец, и пусть фюльгъи хранят тебя. Прощай.
Затем она подошла к Корду и прошипела ему в лицо, растягивая сладкую ненависть:
— Это всё ты, колдун. Ты погубил его. На что такой жених? И будь ты за это проклят. Ты умрёшь, когда сердце твоё снова познает любовь.
— Быть посему, — кивнул Корд'аэн.
Кажется, кто-то хотел увести меня силой, но прозвучал голос альдермана:
— Оставьте его, он сошёл с ума. Пускай останется и подохнет, если таков его выбор. Кьялль из Норферда пивовар не хуже.
И лопнула последняя нить между мною и миром живых.
Впрочем, нет. Ко мне подошёл Эльри.
— Что ты тут устроил? У тебя в голове труха, Снорри?
— Нет. Моя голова пуста.
— Снорри, не глупи. О героях ныне не помнят и не поют на пирах.
