Но разве для Сильных писаны правила?
— Можешь отвечать, — Гиал тряхнул головой, — я здесь. Ф-фу, — он потер лицо ладонями, — такие пути — для тебя, Черный. Неужели ты делаешь это сам? Один?
— Не так, — улыбнулся Эйтлиайн, — без шара и без тумана. Я ухожу и прихожу, когда вздумается. Я так живу. Отвечаю на первый вопрос: да, я буду ее учить. Не знаю, какой народ создал эту сиогэйли, но уверенно могу сказать, что мои подданные здесь ни при чем. А до чаяний племен Полудня мне, в лучшем случае, нет дела.
— В худшем же, ты готов испортить им всю затею. Понимаю. Намереваешься сделать из подменыша настоящую фею?
— Да.
— Зачем?
— Терпеть не могу подменышей.
— Понимаю, — повторил Гиал.
Они ушли из зала, оставив гадальный шар медленно вращаться среди гаснущих переливов света. Шли неспешно по широким коридорам, молчали об одном. По-разному молчали. Но слышали одинаково, настроенные на общую волну тишины.
О том молчали, что подменыш способен стать настоящим фейри, но никогда не станет таким дитя подменыша. О том, что сколь бы ни было велико могущество Эйтлиайна, крылатого принца, отец его почти всю жизнь считал себя человеком. И сына — единственного настоящего сына — вырастил на слишком узкой границе между правдой и безумием. Эйтлиайн не стал человеком. Не смог. Но не стал и фейри. Не научился.
Так замыслил когда-то Владыка Темных Путей. Ему необходим был наместник: тот, кто сможет представлять Силу, станет помехой в Тварном мире для фейри Полудня. И Владыка отдал своего сына одному из земных правителей. И смеялась Сияющая-в-Небесах, глядя на подменыша, жалкого в смертном теле, лишенного сил, нелепо пытающегося противостоять двум всевластным своим страстям: жажде крови и жажде свободы. Это — Представляющий Силу? Правитель крохотного кусочка земной тверди, повелитель пастухов и разбойников? Люди считают его великим воителем и великим колдуном, но на то они и люди, чтобы иметь самые смешные представления о подлинном величии.
О том, что сын подменыша может оказаться неприятностью куда большей, Владычица не предполагала. Но, говоря по чести, Владыка и сам не мог знать точно, что выйдет из его жестокой затеи.
— Ты отбрасываешь две тени, — произнес Гиал вслух. — Она сказала так: “Принц Темных Путей отбрасывает две тени! Почему никто из вас не предупредил меня, что такое возможно?”
Они шли по подвесному переходу, свет низкого солнца толстыми снопами падал в арочные окна, играл в прятки с черно-белой мраморной облицовкой.
— Я вообще не отбрасываю тени, — рассеянно ответил Сын Дракона, — и не отражаюсь в обычных зеркалах, и…
— Ты отбрасываешь две тени: в Тварный мир, и в Лаэр. Племенам Полудня нет пути сюда, а твои подданные бродят, где хотят, а с ними — ты сам, и Сила, которую ты представляешь. Вот о чем она говорила. И это еще одна причина, по которой она хочет от тебя избавиться.
— Не главная. А повсюду бродят вовсе не народы Полуночи, о чем ты, Гиал? Полночные племена бродят только там, где я прикажу. Действительно повсюду у нас дорэхэйт , народы Сумерек. Ни я, ни Сияющая не препятствуем им, но не только потому, что они не дают к тому повода. Ни я, ни Сияющая не знаем, что случится, если мы попробуем навязать дорэхэйт свою волю.
— Где-то здесь и кроется ответ.
Переход вывел в коридор, пустой и очень темный после яркого света. Единорог посмотрел в темноту. Покачал головой:
— Сделай балкон, Крылатый, я хочу видеть солнце.
…Переход вывел в открытую галерею — кружева резьбы по камню и цветные блестки мозаик — обвивающую стену главной башни.
— Высоко, — заметил Гиал, подходя к решетчатому ограждению. — Красиво. Что ты знаешь о народах Сумерек, враг мой? И о Жемчужных Господах?
Давно и далеко…
Взрослые были достаточно мудры, чтобы не спрашивать Мико, где ему больше нравится — в межмирье или на Земле. Разве что бабушка… “а кого ты больше любишь, папу или дедушку?”
— Я всех люблю.
Бабушка очень смеялась.
— Ты никого не должен любить, — сказала она, — ты ведь темный, а темные всех ненавидят и убивают. Так они живут.
Он не понял. Что такое “темный”? У него черные волосы и глаза, как у отца, как у деда. А у бабушки волосы золотые и глаза синие, как у принцессы Златовласки, той, по которой ползала муха, иначе жених не мог ее узнать. Фу! Мухи не должны ползать по живым, они ползают только по грязным смертным.
Пришлось спросить. И он узнал, что темные — это народы Полуночи, дед правит ими, и зовется Владыкой Темных Путей, а он, Мико, черный принц. Узнал, что светлые — это народы Полудня, там правит его прабабушка, Сияющая-в-Небесах, но она плохая, не такая, как прадед-Смерть. Она хочет убить и деда, и отца, и его, Мико, тоже. Получалось странно: бабушка сказала, что темные всех ненавидят и убивают, но дед никогда не говорил, что хочет убить бонрионах Полудня. И отец никогда не собирался ее убивать, отец вообще убивал только смертных. Он, Мико, хоть и принц, не питал злых чувств к незнакомой прабабушке. А вот она, светлая, как раз желала им всем смерти.
Спрашивать у бабушки он больше не стал: она объясняла так, что все только запутывалось. Мико спросил у деда. Тот вздохнул, закутался в красивые кожаные крылья, и сказал кому-то: “За что мне это? Он же еще младенец!”
Деду никто не ответил. А Мико уже не был младенцем, ему исполнилось три года, и выглядел он как пятилетний, а знал столько, сколько не знают дети и к десяти годам. Он был фейри в смертном теле. Но он не был подменышем и рос, и менялся по законам сразу двух миров: Тварного и Волшебного. Он был… необычным. Кое-что из бесед отца и деда почерпнуть все-таки удалось: он был единственным и от него ожидали чего-то… чего?
— Не думай об этом, Мико, — говорил дед, — будет, что будет. Я люблю тебя не за то, кем ты станешь, а за то, что ты есть.
— Не спрашивай, — ворчал князь, — что за бабство? Вырастешь — разберемся, а пока ты мне и так хорош.
Как бы там ни было, принцу было три года, когда Владыка Темных Путей взял его с собой в Лаэр, в Волшебную страну, центр всего сущего.
Это был другой мир. Это был мир! Бесконечное пространство, полное разнообразных чудес и самой удивительной жизни. Призрачный мир снов и неясных грез, где время бежало стороной и стены растворялись силой взгляда. Там принц понял, что два года — от рождения, и до этого дня — провел в заточении, слепой и глухой, что надежная защита отца и деда была сродни тюрьме. И там у него впервые появились друзья.
От наставников, впрочем, Мико не избавился и в Лаэре.
