Руди вновь увидел Лысую Даму на следующую ночь после того, как Ингольд покинул Убежище. На сей раз ее лицо явилось ему во сне еще более четко. Возможно, потому, что накануне он опять рассматривал архивные кристаллы на просмотровом столе. Он уже запомнил их всех: Парня с Кошками, Гнома, с пальцами, унизанными драгоценными перстнями, Черного Барта, сурового и полного достоинства, с искоркой в золотистых глазах... Поэтому Руди ничуть не удивился, что она приснилась ему вновь.
На самых ранних картинках она была довольно молодой, на других — среднего возраста. Очень странно было увидеть ее совсем старухой. Все равно как смотреть подряд фильмы с Кэтрин Хепберн и осознать, что где-то в промежутке между «Филадельфийской историей» и «Львом зимой» мисс Хепберн побывала в аду.
Лысая Дама, все такая же невыразимо прекрасная, спускалась по длинной обсидиановой лестнице в облаках неяркого свечения; на ней по-прежнему был темно-синий плащ. Она горделиво несла голову, но из глаз беззвучно катились слезы. На сей раз они оказались в самых недрах Убежища. Вдоль стен подземелья повсюду были расставлены каменные цистерны, в которых вода отбрасывала мерцающие блики на потолок и на металлические машины, увитые проволокой и нитями стеклянных бус. Что было весьма непривычно для архитектуры Убежища, — в стенах зала были проделаны ниши глубиной в четыре или пять футов и высотой в два человеческих роста. В углу Руди заметил черный просмотровый стол. Наверное, чтобы можно было читать технические инструкции, — подумал он. Одну за другой женщина коснулась машин, проходя мимо, словно впитывая сквозь пальцы их силу, а затем двинулась к выходу. В каждом движении ее ощущалась боль и горечь поражения.
«Кто ты такая? — попытался воскликнуть Руди, но, как это всегда бывает во сне, с уст его не сорвалось ни звука. Во всяком случае Лысая Дама не обернулась. — Куда ты идешь? Где ты спрятала все ответы?»
Он потянулся, пытаясь ухватить ее за руку, но не сумел. Слезинка скатилась по щеке у женщины, сверкая отраженным магическим светом, а затем Лысая Дама скрылась во мраке.
Первая же деревня в Алкетче, куда зашли Джил и Ингольд, сгорела дотла спустя пару часов после их прибытия. Похоже, — подобное было не редкостью в эти дни на землях, лежащих между Пенамброй и королевством Далак-ар к северу от Алкетча, и все же это трудно было назвать благоприятным предзнаменованием.
— Настоящий конец света, — заявила им домоправительница самого крупного землевладельца в этих местах, стоя в дверях кухни с охапкой белья, — в доме она была также швеей и прачкой. — Сперва явились дарки, посланные владыкой демонов, дабы отделить истинно верующих от еретиков. С той поры все несчастья обрушились на наши земли, начиная от желтой лихорадки и голода и кончая смертью старого императора с сыном и восстанием, которое устроила его дочь.
Женщина устало покачала головой.
— Должно быть, тут тоже потрудились демоны.
Насколько Джил могла судить, ей было лет сорок, хотя трудно сказать наверняка: ведь по южному обычаю она прятала волосы под чепцом и накидкой. На вид женщине можно было дать и шестьдесят: у нее была обвислая кожа, как у человека, который некогда был очень полным, а затем резко похудел.
— А теперь армия все время воюет. Лорд на-Чандрос и генерал Эсбошет со своим юным королем, как будто по своей воле он может сделать младшего братца наложницы принца новым наследником... Тьфу! Да тут еще и епископ всех боеспособных мужчин собирает в свое войско, как будто бедному отцу Кримайлу больше не о чем беспокоиться.
Отец Кримайл, насколько поняла Джил, был главой местной церкви и хозяином дома, самым богатым землевладельцем в округе.
За последние пять лет она почти не бывала в других поселениях, кроме Убежища, — если не считать периодических налетов окрестных грабителей, — и потому для Джил казалось непривычным общаться с новыми людьми. До этого момента она и не подозревала, что превратилась в такую отшельницу. Сейчас ей казалось удивительным и непривычным все: и этот кирпичный дом с розоватой побелкой, и то, что люди жили здесь бок о бок со свиньями и коровами, не считая привычных кошек, собак и кур. Странно было чувствовать запах перца и корицы, доносившийся с кухни, странно было не только видеть, что все женщины вокруг, начиная с самых юных, скрывают волосы под вуалью, но чувствовать на себе их взгляды и слышать оскорбительные словечки в свой адрес потому, что она была не похожа на них.
Дарки побывали здесь, — это казалось очевидным. Многие дома явно были недавно отремонтированы, а из разговоров Джил поняла, что люди стараются не выходить из дома после наступления темноты. Однако истинным бичом в Алкетче была политическая анархия, воцарившаяся после прихода дарков. Следом пришла желтая лихорадка, — по пути они с Ингольдом миновали кладбище, где было немало свежих могил, — несколько лет голода и засухи. Платье и головной убор домоправительницы казались выцветшими и потрепанными, а конюшни, которые сейчас чистил Ингольд, явно могли вместить куда больше лошадей и домашнего скота, чем там содержалось сейчас.
Когда Джил предложила своему спутнику, чтобы они зарабатывали на пропитание целительством, как на севере, он лишь покачал головой.
— Теперь мы в Алкетче, дитя мое. Здесь даже обычные травники нуждаются в одобрении Церкви. — Он почти не использовал магию с тех пор, как они перешли границу, если не считать скрывающих чар, чтобы уберечься от всевозможных разбойников и вооруженных отрядов, во множестве бродивших по окрестностям, а также особого заклятья, дающего возможность понимать и говорить на чужом языке. Таким образом, домоправительница, беседуя с Джил, даже не подозревала, что та говорит с ней вовсе не на ха'але.
Здесь, в Далак-аре, люди были смуглыми и синеглазыми, но порой у детишек Джил замечала белые волосы и серебристые глаза истинных алкетчцев. По словам Ингольда ближе к столице дистанция между черными и белыми соблюдалась куда более строго. Накануне из укрытия среди камней Джил наблюдала, как проезжает один такой военный отряд: суровые длинноволосые воины со снежно-белыми или черными, как ночь, прядями, — третьего не дано, — собранными в хвост и выпущенными через навершие высоких красных шлемов, словно плюмажи.
Все они ехали верхом... Джил за последние пять лет не видела столько лошадей.
И все они были мужчинами.
Джил пыталась убедить себя, что именно поэтому люди так и пялятся на нее, — хотя, Бог свидетель, живя на границе, они наверняка видели немало женщин-разбойниц в штанах и с оружием. Она убеждала себя, что происходившее с ней еще не могло стать видимым стороннему взгляду.
