Ты хороший человек, Америка, что большая редкость в нашем мире. Я не стану говорить, что ты идеальна; испытав на собственной шкуре твой норов, я отдаю себе отчет в том, что это утверждение далеко от истины! Но у тебя доброе сердце, и ты всей душой болеешь за справедливость. Ты хороший человек и, подозреваю, способна видеть многое, чего не способен видеть больше никто, даже я сам.
А мне бы очень хотелось рассказать тебе о том, сколько всего я вижу.
Я взялся писать эти письма твоим братьям и сестрам, потому что чувствую необходимость передать им мудрость. Я вижу в них, даже в малыше Джераде, черты, которые будут с каждым годом лишь больше и больше осложнять им жизнь, если они не сделают над собой усилия и не будут противостоять жизненным невзгодам. С тобой я таких чувств не испытываю.
Ты не из тех, кто позволит миру навязать тебе жизнь, которой ты не хочешь. Может, конечно, я ошибаюсь, так что позволь дать тебе всего одно напутствие: борись, Америка. Возможно, ты не захочешь бороться за вещи, за которые готовы бороться все остальные, как, к примеру, деньги или слава, и все же борись. Чего бы ты ни хотела, иди к своей цели, не оглядываясь.
Если ты сможешь сделать это, если ты сможешь преодолеть свой страх и не удовольствоваться вторыми ролями, большего я как родитель не могу и желать. Живи своей жизнью. Будь счастлива, как только можешь, не растрачивайся на то, что неважно, и борись.
Я люблю тебя, котенок. Люблю так сильно, что этого не передать никакими словами. Быть может, я сумел бы выразить свою любовь с помощью красок, но картина не влезет в конверт. И даже тогда это будет бледное подобие моих чувств. Силу моей любви не выразить никакими картинами, никакими мелодиями, никакими словами. И надеюсь, что ты всегда будешь ощущать мою любовь, даже когда меня больше не будет рядом, чтобы сказать тебе об этом.
С любовью,
папа
Я сама не заметила, как начала плакать, и поняла, что плачу, лишь когда буквы стали расплываться. Как же обидно, что у меня не было возможности сказать ему, что я люблю его так же сильно, как он меня. И на мгновение я ощутила эту любовь, это тепло абсолютного принятия.
Я оторвалась от чтения и увидела, что Кенна тоже плачет, по-прежнему глядя в письмо. Кота с озадаченным видом проглядывал листки.
Отвернувшись, я вытащила из конверта записку, надеясь, что она не окажется такой же трогательной, как письмо. Боюсь, что на сегодня свой запас стойкости я уже исчерпала.
Америка,
прости меня. Когда мы навещали тебя во дворце, я зашел к тебе в комнату и нашел дневники Грегори Иллеа. Ты не говорила мне, что они у тебя, я сам догадался. И вина за возможные осложнения целиком и полностью лежит на мне. Я уверен, это будет иметь определенные последствия в силу того, кем я являюсь и кому о них рассказал. Прости, что тем самым поставил тебя под удар, но, поверь, я сделал это в надежде на то, что твое будущее и будущее всех остальных людей может стать лучше.
Пускай Полярная звезда
Всегда тебя ведет,
Пусть справедливость, правда, честь
В душе твоей живет.
С любовью,
Шалом
Несколько минут я стояла, пытаясь понять, что все это значит. Последствия? Кем он являлся и кому рассказал о дневниках? И что это за стихотворение?
И вдруг я вспомнила слова Августа о том, что о существовании дневников Грегори они узнали не из моего выступления в эфире «Вестей» и что об их содержании им было известно намного больше того, что я рассказала…
Кем я являюсь… Кому я о них рассказал… Пускай Полярная звезда всегда тебя ведет…
Я посмотрела на папину роспись и вспомнила, как он подписывал свои письма ко мне во дворец. Его манера писать «о» всегда казалась мне смешной. «О» в его исполнении походила на восьмиконечную звезду. Полярная звезда.
И эта закорючка под буквой «и» в моем имени. Выходит, он хотел подать мне какой-то знак? Она должна была что-то значить, потому что мы встречались с Августом и Джорджией?
Август и Джорджия! Его компас: восьмиконечная роза ветров! И цветочки на ее куртке были вовсе не цветочки! И там, и там были звезды. Разные, но звезды. Тот парнишка, который достался Крисс на Осуждении. Татуировка у него на шее была вовсе не крестом.
Это был их опознавательный знак. Полярная звезда. Звезда Севера.
Мой отец был повстанцем.
У меня было такое чувство, что я не раз видела эту звезду в других местах. Возможно, на рынке или даже во дворце. Неужели она всю жизнь была у меня под носом?
Потрясенная, я подняла глаза. И поймала взгляд Аспена, в котором отчетливо читался молчаливый вопрос.
Мой отец был повстанцем. Потрепанный учебник истории, который он прятал у себя в комнате, незнакомые люди на похоронах… Дочь по имени Америка. Если бы я смотрела внимательнее, то увидела бы это много лет назад.
— И все? — оскорбленным тоном осведомился Кота. — И что, черт возьми, прикажете с этим делать?
Я перевела взгляд с Аспена на Коту.
— Что случилось? — забеспокоилась мама, вернувшаяся в комнату с чаем.
— Папино письмо. Он оставил дом мне. И что я должен делать с этой халупой? — Он поднялся, не выпуская из рук конверта.
— Кота, папа написал письмо еще до того, как ты переехал, — объяснила Кенна, еще не успевшая успокоиться. — Он пытался обеспечить тебя.
— Ну, значит, ему это не удалось, разве нет? Когда мы хотя бы ели досыта? Можно подумать, дом чем-то помог бы мне в жизни. Я всего добился сам! — Кота швырнул письмо, и листки разлетелись по полу. Он взъерошил волосы и шумно вздохнул. — Найдется в этом доме хоть капля спиртного? Аспен, принеси мне чего-нибудь выпить, — бросил он, даже не глядя в сторону Аспена.
Я обернулась и увидела, как по лицу Аспена, сменяя друг друга, пронеслись самые разнообразные эмоции: раздражение, сочувствие, гордость, смирение. Он направился было в сторону кухни.
— Стой! — велела я.
Аспен остановился.
Кота раздраженно посмотрел на меня:
— Это его работа, Америка.
— Больше нет, — отрезала я. — Возможно, ты забыл, но Аспен теперь Двойка. Это ты пойди и принеси ему что-нибудь выпить. И не из-за его статуса, а в благодарность за все, что он для нас делает.
Кота неприятно осклабился.
— Вот, значит, как? А Максон в курсе? Он знает, что эта история до сих пор не закончена? — поинтересовался он, небрежно помахав ладонью. Сердце у меня ушло в пятки. — Как он, по-твоему, отреагирует? После той экзекуции многие говорили, что девице еще мало досталось за то, что она сделала. — Кота с самодовольным видом положил руки на бедра.
Я онемела. Аспен тоже, и я не могла решить, спасает нас его молчание или подписывает нам приговор.
Первой обрела дар речи мама:
— Это правда?
Мне необходимо было собраться с мыслями, нужно было найти верный способ все объяснить. Или опровергнуть, потому что на самом деле это было не так… больше не так.
— Аспен, пойди посмотри, что там делает Люси, — велела я.
— Нет уж, пусть останется! — заявил Кота.
И тут я взорвалась:
— Я сказала, что он идет, значит он идет! А теперь все сядьте!
Этот тон, какого я никогда прежде себе не позволяла, стал для всех неожиданностью. Пораженная, мама тут же рухнула на диван. Аспен удалился, и Кота медленно и неохотно уселся тоже.
Я попыталась сосредоточиться:
— Да, до Отбора я встречалась с Аспеном. Мы хотели всем рассказать, когда скопим достаточно денег, чтобы пожениться. Но еще до моего отъезда мы расстались, а потом я познакомилась с Максоном. Я питаю к Максону особые чувства, и хотя мы с Аспеном проводим вместе много времени, между нами ничего нет. — Больше нет, добавила я про себя. Я в упор посмотрела на Коту: — Если ты полагаешь, что можешь извратить мое прошлое и шантажировать им ради достижения своих целей, очень советую тебе хорошенько подумать. Ты как-то интересовался, рассказывала ли я про тебя Максону. Так вот, рассказывала. Он все знает о том, какая ты слабовольная и неблагодарная скотина. — Кота плотно сжал губы, готовый вскипеть, и я поспешила продолжить: — Имей в виду, что он меня обожает, — высокомерно бросила я. — И если ты считаешь, что он скорее поверит твоим словам, чем моим, то для тебя может стать неприятной неожиданностью, как легко я могу устроить, чтобы батогами по рукам получил ты.
Он сжал кулаки, явно взвешивая мои слова. Если я окажусь права и ему искалечат руки, его карьере конец.
— Вот и славно, — подытожила я. — Да, если я услышу хотя бы одно слово в папин адрес, ты все-таки схлопочешь по рукам. Тебе чертовски повезло, что у тебя был отец, который так любил тебя. Он оставил тебе дом, хотя мог и передумать, после того как ты ушел, но не передумал. Он по-прежнему верил в тебя, чего я лично о себе сказать не могу. — С этими словами я выскочила из комнаты и, хлопнув дверью, бросилась к себе.
