Впрочем, никакой агрессии спасенная мной девушка не выказывала. Скорее наоборот. Будучи поставленной на землю, Цуру как-то сразу съежилась, втянула голову, обняла себя за плечи в защитном жесте. Неудивительно, на самом деле. Мое лицо сейчас являлось довольно выразительным.
Доброжелательность на нем не прослеживалась даже случайно. Вместо нее на дежурство заступили подозрительность, холодность, скрытая угроза. Особенно характерными в такие моменты становились мои серые бельма. Прямо как грозовые тучи. По крайней мере, в зеркале они виделись именно так.
На лице Цуру отразились обида и непонимание. Ее глаза повлажнели, словно она едва сдерживалась, чтобы не заплакать. Дрогнули изящные плечики, нахмурились соболиные брови. Ну нет, меня теперь на мякине не проведешь! Не в тот момент, когда я смог задавить в себе половой инстинкт. Пусть и ненадолго.
— Кто ты такая? — Теплоты в моем голосе не хватило бы даже для растопки пары-тройки снежинок, — Кто тебя послал? Зачем ты меня соблазнила? Чтобы убить?
Губы девушки задрожали от обиды. Она бросила на меня беспомощный взгляд, махнула своими пушистыми ресницами, машинально переступила с ноги на ногу… А потом вдруг охнула и осела на землю, держась за бок. Я бы мог назвать это игрой, но нет: в обличье журавля там как раз располагалась самая серьезная рана из всех. Она не играла, уверен. Или весь мой опыт в людских отношениях можно выкидывать на помойку. Вот только жалости или сочувствия я не испытал. Не в такой мутной ситуации.
— Эта скромная Цуру никогда не пыталась идти путем вертихвосток-кицунэ, — Ее голос зазвенел от обиды, а янтарные глаза холодно сверкнули. Зря. Меня это не впечатлило, а сама журавль долго злиться не могла. Ее личико почти сразу вернуло свой расстроенно-смиренный вид, и она продолжила:
— Мы не вредим людям, — Тихим, грустным голосом поведала мне ёкай, — Не лжем ради выгоды, не водим кругами по лесу, не отнимаем рассудок магией или любовью. Не убиваем иначе, чем пытаясь спасти. Эти умелые Цуру — природные лекари и судьи, не убийцы. Члены нашего клана приносят удачу на концах своих перьев, врачуют раны, возвращают покой в мятежную душу, — Нараспев начала она.
— Тогда почему..? — Я осекся. Контроль тела, точно! Две стороны одной медали: из-за вселения у меня получается лучше управлять своими инстинктами и рефлексами, более отстраненно и технически, что ли? Эдакий доступ к инженерным настройкам. Но по той же самой причине все реакции стали резче, острее. Поэтому вполне возможно, что журавль действительно не пыталась меня соблазнить. Я сделал это исключительно сам.
Видимо, до такой цепочки дошла и сама девушка, потому что тут же залилась краской от смущения. Выглядела эта картина невероятно мило. Я сам чуть не поплыл, но вовремя удержал свое медитативное, отстраненно-созерцательное отношение. Ну что тут скажешь. Просил японку, отвечающую твоей задранной планке красоты? Получите, распишитесь. Теперь вот залипай каждую минуту. Благо, ее милота хоть немного перекрывает половое влечение. Сводит его больше к уси-пуси.
— Кхм… — Цуру слегка сбилась с мысли, но тоже отбросила неприличные мысли и продолжила лить елей в мои уши о своих благородных соплеменниках:
— Богиня приливов Цукиёми благословила нас своим мистическим сиянием, а ее сестра Аматерасу подарила этим достойным Цуру свой пронзительный взор. Наш род создан, чтобы нести облегчение и покой праведным людям и добрым ёкаям. Один наш облик приносит удачу всем, кто находится рядом! Исцеляет душевную боль, врачует горе, забирает безразличие, — Она говорила, и, постепенно, вся ее обида и боль от телесных ран начали блекнуть, уноситься вдаль, пока не уступили эмоциям более важным: гордости за свою расу, ощущением собственной причастности к ней, а также… светлой грустью. Девушка настолько увлеклась своим рассказом, что решилась поднять голову и посмотреть мне в лицо. До этого она стыдливо прятала взгляд. Теперь же робкая улыбка осветила тонкие черты. Но лишь до тех пор, пока она не заглянула в серое марево на месте моей радужки. После чего моментально осеклась.
Нет, это сложно назвать столь простым словом. Она словно оцепенела, вымерзла изнутри. Ее язык тела моментально поменялся: с расслабленного стал напряженным, испуганным. Эмоциональный настрой из легкой ностальгии и скрытой гордости превратился в откровенную панику: руки в ужасе прижались ко рту, задавили рвущийся наружу вопль, зрачок начал заполошно дергаться, а тело, наоборот, окончательно потеряло силы. Она обмякла и пыльным мешком осела на землю. Точно также, как и в прошлый раз: с тройкой задир на детской площадке.
— Эта неуклюжая Цуру забыла что Кодзуки-сама из рода магов… — В голосе сквозила обреченность, — Вы в своей безграничной милости спасли ее дважды. Не били заклинаниями, не жгли печатями. Даже сняли вериги… Почему? — Спросила она и слезы сами собой полились из ее глаз. Впервые за этот день я не нашелся, что ответить. Но девушка восприняла мое молчание по-своему. Ее безмолвный плач дополнился сдавленными всхлипами, а потом она подняла голову и тихим, но невероятно пронзительным голосом взмолилась:
— Пожалуйста… Пожалуйста, не убивайте меня!!!
В этот раз она впервые употребила личное местоимение.
Глава 12 (2)
Если нечто выглядит как утка, плавает как утка и крякает как утка, то это, вероятно, и есть утка.
Ричард Кушинг
— Что? — Растерянно спросил я. Такой поворот выбил меня из колеи сильнее, чем внезапное превращение. Почему я вообще должен был непременно убить ее? Либо потому, что так поступают все маги, либо потому, что ей внушили, что так поступают все маги. Но зачем одаренным так поступать — убивать без разбора? Потому что она — журавль-оборотень, хэнгэёкай? Наверное. Вот только Рю не говорил, что это входит в обязанности… — Мои скачущие в черепной коробке мысли вдруг прервались паникующей девушкой:
— Эта ничтожная Цуру ни разу не солгала! Мой народ никогда не причинял вред людям. Мы уже сотню лет живем в Долине Журавлей и не выходим во внешний мир. Эта Цуру здесь всего неделю. Жила в парке, с каппой… Сегодня впервые вышла на улицы! Превратилась на эмоциях… Из-за боли я не могу больше поддерживать эту форму… Не убивайте… Не убивайте меня… Этот недостойный ёкай больше не может вернуться обратно…
Она все частила и частила, словно потоком слов пыталась отсрочить неизбежное… В каждой новой фразе становилось все меньше смысла и все больше эмоций. Примерно на середине своей невнятной речи Цуру окончательно впала в панику. Продолжая частить оправдания пополам с мольбой, девушка упала на колени в позу униженной просительницы, да так и заплакала навзрыд.
А я… Просто растерялся. Стоял, как идиот, и смотрел на театр одного актера круглыми как у совы глазами. Умом я понимал, что нужно ее как-то успокоить, дать гарантии моего миролюбия и так далее, но на деле слишком опешил от того эмоционального напора, что выплеснула на меня тихая и робкая Цуру. С другой стороны, теперь можно быть уверенным, что меня не обманывают, а журавлиный ёкай действительно не опасен: все ее действия буквально кричат об этом.
Какой бы хитрой и двуличной тварью человек (или представитель Иной расы) ни был, всегда есть черта, перейдя за которую он отбросит маску в борьбе за свою жизнь. Чтобы сохранять хладнокровие в действительно опасных ситуациях нужно иметь очень много травматического опыта или серьезные проблемы с головой. Ни то ни другое к девушке явно не относилось.
А вот опасные ситуации возникали как грибы после дождя. Ведь спасенная мной птица-оборотень вполне могла покалечить тех хулиганов на площадке, да и детей в процессе поимки, я уверен, тоже. Хотя бы попробовать напугать или сбежать после пары ударов. И, тем более, она должна была всеми силами пытаться достать меня в момент, когда распознала в своем спасителе одаренного. В том ступоре я не стал бы сильно сопротивляться и легко мог позволить ей уйти. А теперь уже поздно. Я холоден и насторожен для внезапного удара, а Цуру совсем не верит на мое милосердие.
