– Письмо?
– Ну да. Он мне его дал почитать. Бумага по краю обгорела, но прочесть можно. Сончес еще сказал: «Этот злобный идиот поверил, что письмо сгорело…» Еще раз прошу прощения у вашей милости.
И Дик постарался как можно точнее пересказать текст письма, услышанный от опоенного зельем Сончеса.
А когда закончил – понял, что ему поверили.
– Одного не пойму, – задумчиво сказал красавчик, – как Сончес сумел все продумать? У него же в башке солома шуршит.
– Джермийцы ему лоцию расписали, – отозвался ду Венчуэрра. И жестко глянул на Дика: – Где сейчас Сончес?
– Да чтоб я знал! – вскинул перед собой ладони Бенц. – С чего это он мне докладываться станет?
– Это верно… Ты, парень, правильно сделал, что ко мне пришел. Этак сумеешь остаться в живых. А может, и на службу к себе возьму.
– Спасибо, ваша милость! А как быть с разрешением на взлет?
– С каким еще разрешением?
– Сончес велел мне готовить шхуну для полета. Я спросил: «Куда лететь?» Он ответил: «Никуда, но готовься так, чтобы все это видели». И он мне по дням расписал, что я должен делать. Сегодня надо получить у коменданта порта разрешение на взлет, а завтра – забрать лескатов из загона. Сончес еще сказал, что сам ко мне больше не придет. Но если я хоть в чем-то отступлю от его приказов, он узнает – и я об этом очень пожалею.
Эдон Манвел, размышляя, сдвинул свои широкие, густые брови.
– Ваша милость, – тихо подсказал красавчик, – если капитан Бенц не выполнит приказ, это может спугнуть джермийских союзников Сончеса.
– Верно, – кивнул «король». – Сончеса мы найдем, но оборвать джермийскую ниточку не хочу. Так что ступай, парень, к коменданту порта.
– Как прикажете, ваша милость, – учтиво кивнул Бенц. Шагнул к дверям, но, взявшись уже за бронзовую ручку в виде головы ягуара, обернулся: – И вот еще… такое дело… я крепко проигрался в «два грифона»… не найдется ли у вашей милости для меня в долг двенадцати коронетов?
От такой бесстыдной наглости эдон Манвел потерял дар речи и начал густо багроветь.
Дик примирительно вскинул ладони:
– Понял! Все понял, прошу прощения! Ну, нет – значит, нет!.. Уже ухожу!
И выскользнул за дверь, оставив «короля без короны» в шоке – то ли от нахальной просьбы, то ли от еще более нахального предположения, что у самого грозного человека в городе нет паршивых двенадцати коронетов.
Поэтому приказ проследить за Диком Бенцем вместо ошарашенного хозяина отдал Ференандо-Без-Промаха.
6
Собственная уцелевшая голова – дивный трофей победы!
С. Е. Лец
Только за калиткой Дик окончательно поверил в то, что его не убьют. Хотелось оглянуться на массивную серую ограду и крышу особняка над ней. Но остановило нелепое опасение: вот обернешься – и калитка откроется, на улицу выбегут охранники ду Венчуэрры, затащат наглого гостя обратно в дом…
Оборачиваться Дик не стал. Он расправил плечи и с независимым видом зашагал по улочке. Даже пытался насвистывать, но мелодия вышла такой фальшивой, что Бенц это дело бросил.
Слежку за собой он обнаружил на подходе к длинному коричневому зданию, в котором располагалась канцелярия коменданта порта. Это здание комендант делил с командиром портовой стражи, а значит, место было не самое подходящее для прогулок всякого сомнительного сброда. Но эти двое не отстали от Дика. Один – мелкий, неприметный, за что Дик про себя назвал его Мышью. Второй, толстый и какой-то потертый, словно старое сукно, уже встречался Бенцу во время странствий по закоулкам Порт-о-Ранго. Помнится, прозывался он Кадушкой.
Оба преследователя не были мастаками в искусстве слежки. Да, похоже, и не старались. Тащились за Диком в кильватере: мол, «король без короны» помнит о тебе, нахальное дитя…
В здание канцелярии свита, разумеется, не последовала за Диком. У парня мелькнула мысль: не улетучиться ли через черный ход? Но он напомнил себе, что незачем будить подозрительность эдона Манвела.
В канцелярии пришлось ждать дольше, чем хотелось. Канцелярские пауки ни одно дело не делали быстро – из важности и вредности. Позвенеть бы монетами, задвигались бы проворнее. Но у Бенца последние деньги ушли на взлетную пошлину. Пришлось терпеть, стиснув зубы, и поглядывать в окно на небо, наливавшееся сумеречной свинцовой тяжестью.
Выйдя из канцелярии, Бенц уверенно прошествовал мимо торчащих на углу соглядатаев, удержавшись от соблазна помахать перед их рожами разрешением на взлет и приказать: «А ну, бегом к ду Венчуэрре – и доложить, что все сделано, как он велел…»
– Эй, красавец! Да, ты, с капитанским шнуром! Почему такой мрачный? Не хочешь разогнать печаль?
Дик застыл на месте. Предложение-то не удивительное для темнеющей улицы… но произнесено было голосом Мары!
Да, это Мара! Лицо прикрыто дешевым веером, но платье то же самое, что взяли в долг у Сибиллы Крэй – и замотались, не успели еще отдать.
Если пастушка тут выкаблучивается, изображая уличную девку, значит, что-то случилось.
– А чего бы и не повеселиться? – сказал он достаточно громко, чтобы услышали Мышь и Кадушка – те обнаглели уже настолько, что едва не дышали в затылок.
И добавил тихо:
– За мной свита.
– Пойдем, красавец, пойдем! – защебетала Мара. – У меня комнатка в «Виктийском приюте», уж так там славно, уж так там хорошо…
И зацокала каблучками по булыжнику, не оборачиваясь. Дик следовал за ней, прикидывая: что же случилось? Спектакль, который разыграла Мара, был удачно придуман: так можно будет поговорить без пыхтящей сзади свиты. Уж в комнату за Бенцем и девицей эти двое не потащатся! Но что же произошло?..
«Виктийский приют» оправдывал свое название: он был похож на те бревенчатые, приземистые, проконопаченные мхом строения, что далеко на севере противостояли ударам ледяного ветра с океана.
И внутри все напоминало Виктию: длинные дубовые скамьи вдоль стен, такие же длинные и массивные столы, маленькие светильники, едва разгоняющие мрак. У Дика даже мелькнула мысль: не тюленьим ли жиром они заправлены? Желтый свет вырывал из мрака висящие на окнах медвежьи, волчьи и рысьи шкуры и прилаженные в скобах боевые топоры. Дик заметил, что скобы заклепаны наглухо, чтобы подвыпившие гости не сняли «украшения» со стен и не пошли сносить друг другу головы.
Единственной деталью, отличавшей трактир от виктийского жилища, была лестница, уходящая на галерейку. Должно быть, комнаты там были с низкими потолками: снаружи «Виктийский приют» не выглядел высоким.
Дик поднялся по дубовым прочным ступеням. Мара шла позади, тихо говоря:
– Райсул сообразил, что если вы вырветесь от негодяев, то пойдете в канцелярию. И свиту вашу он приметил, и сбегал за мной: женщине проще вас окликнуть.
Хлопнула дверь. Оглянувшись, Дик заметил, что его свита вошла в трактир и уселась за стол у входа.
На темную галерейку выходили четыре двери. Мара, не стуча, толкнула левую, и они с Бенцем вошли…
Нет, не вошли, а втиснулись. Потому что в комнатушку с низким потолком (Дик угадал верно) набился весь экипаж «Миранды», кроме илва и юнги. Это Дик заметил с порога и сердито спросил:
– А шхуну бросили на Филина? Как он один усмотрит, если кто вздумает влезть на борт? Много ему пользы будет от мальчишки?
– Олух не слепой, – вступился боцман за юнгу. – И еще там Паучок, она глазастая. Втроем укараулят.
Взгляд Бенца метнулся к девушке, сидящей в уголке. В тесноте и полумраке Дик принял ее за Литу, но теперь и сам видел, что ошибся.
Кэти! Во имя всех богов, Кэти!
– Что ты здесь делаешь? Что случилось? – От тревоги голос Дика стал хриплым.
– Ничего не случилось, – ответила девушка. – Я принесла деньги. Двенадцать коронетов.
И протянула Дику матерчатый кошелек, стянутый зеленой тесьмой.
– Я собрала швей и объяснила, как это выгодно: четыре делера на коронет. Они мне поверили… ну, пришлось их уговаривать, но все-таки… восемнадцать девушек, и я – девятнадцатая. Вот…
