Барн ухмыльнулся:
— Да вы что, леди! Он же стеклянный! Как им можно видеть, ну правда? Он так, чтобы девочек не пугать…
И Клай смотрел на меня поражённо.
— Так, — сказала я. — У тебя, Барн, как и у меня, фантомной болезни нет. Её, видимо, и не бывает, когда в жертву отдаёшь. Но ты же сам сказал, что ты как некромант, значит, тебе надо понять: глаза нет, но призрак глаза у тебя, быть может, и есть…
— Ох ты ж… — присвистнул Клай. — Ты хочешь сказать — как Райнор…
— Именно! — я вскинула палец. — Тебе надо попробовать им увидеть, Барн. Вернее… как бы… через него, понимаешь? Призрачным мёртвым глазом.
Барн несколько секунд смотрел на нас, приоткрыв рот: вот реально челюсть у человека отвисла от обалдения, как на карикатуре. Но в это время он, видимо, понял, что мы не шутим.
И лицо у него из обалдевшего стало сосредоточенным.
А из сосредоточенного — испуганным. Да нет — потрясённым.
— Ва-аше благородие, — пробормотал он, — а что это за… вот это тёмное пламя у вас вот тут… это я Дар, что ли, вижу сквозь вас? И сквозь леди, простите…
— Вот это штука! — радостно завопил Клай. — Вот это подарок, леди Карла! Сумеречное зрение теперь у тебя, старина! Живём!
Тут и Барн понял.
— Истинно, живём, ваше благородие! — заорал он так же восхищённо. — И в темноте, значит, видеть?
— Именно! — сказала я.
— И духов, значит, в тонких частностях?
— Конечно! — подтвердил Клай — и они стукнулись кулаками.
— И нежить, значит?
— А то ж! — заорали мы хором.
— Эгей! — рявкнул Барн восхищённо. — Кранты теперь аду! Не подкрадутся, тараканские прожилки, в душу, в грыжу и…
— Стой, ефрейтор! — осёк его Клай, смеясь. — Леди же здесь!
У меня так отлегло от души! Ну, по крайней мере, пока. И я ржала, как полковая лошадь, с этими солдафонами, а потом мы с Барном ели ложками из жестяных судков горячую пшеничную кашу с тушёной курятиной — солдатский паёк, наверное, или госпитальный, но всё равно было здорово.
И когда мы наелись, я сказала:
— Ну вот что, мессиры военные. Теперь вы просто обязаны доставить леди во Дворец, потому что леди должна приготовиться к балу. А у неё ещё вагон дел. В общем, добудьте леди транспорт. А она пока приведёт в порядок юбку.
И они убежали добывать леди транспорт. А леди надевала кринолин, подтягивала верхний чехол — и внутри неё горел тот самый тёмный огонь, который рассмотрел Барн.
Дар горел. Горькое счастье.
18
Какой был бал…
Был такой прозрачный вечер, совсем весенний — и холодное солёное дыхание моря пахло слезами. Королевская Опера сияла огнями, туда съезжались люди со всего города — и площадь напротив Королевской Оперы тоже ярко освещали фонари.
И военный духовой оркестр играл танцы.
Ну а что? Я сначала подумала: мессиры офицеры с дамами — в Опере, а солдаты и их подружки — здесь, на площади, где и их угощали шипучкой. Но потом поняла: да нет, тут все подряд. Кто-то уже начал танцевать под этим чернильно-синим заплаканным небом, кто-то озяб и ушёл в тепло. А мы все прибыли, — свита государыни, — когда уже полгорода собралось. И прошли через площадь, поднялись по знаменитой мраморной лестнице с тритонами, трубящими в ракушки, — всем показались, прежде чем войти в бальный зал.
Мы с Вильмой — в этих розовых платьицах, и в золотистых чулках, и в золотых туфельках — как девочки на празднике. Моя верная псинка с розовым бантом на шее. Ольгер во френче военного покроя, без погон, конечно, но с двумя нашивками — черепом и ретортой, весь из себя почти военный, некромант и алхимик разом. Валор, прекрасный, как кавалер со старинной гравюры, во фраке, с белоснежной хризантемой в петлице, но с пышным чёрным бантом, удерживающим старомодную причёску на затылке. Раш во фраке, Норис и Броук — в мундирах с орденами и аксельбантами, блистательные, как на параде. Клай в парадном мундире, лихой до последних пределов, и Барн, для которого ефрейторские лычки, похоже, значили не меньше, чем золотые погоны старших офицеров.
Было прохладно идти в бальном платье по только что вытаявшей из-под снега мостовой — но стоило того: мы показали людям всё, что обязательно нужно было показать. Наших «фарфоровых», Валора и Клая рядом с Виллеминой — живых и непринуждённых в свете фонарей. То, что нет для нас смерти. То, что всё мы можем.
И я видела, как жадно глазели люди в новенькой военной форме — на нас всех.
А у входа в Оперу нас ждали драконы. Они форсили ужасно — не то чтобы обернулись настоящими крылатыми драконами, но как-то держали себя в среднем состоянии между драконом и человеком, выглядели статуями из текучей меди, с драконьими хвостами со страшным шипом на конце. Горожанки смотрели на них в ужасе и восторге.
И ещё один сюрприз устроили Мельда и её жених. Под овации.
Они встретили Виллемину, выйдя из главного входа Оперы. Спустились по лестнице.
Ланс оказался симпатичным высоким парнем с роскошной чёлкой, какие любят офицеры-кавалеристы, — ну вот и к артиллеристам пришла мода. Мундир сидел на нём как влитой. А на Мельде было искристое голубое платье старинного покроя, туника с высокой талией — и подол с левой стороны она довольно высоко и смело подколола голубой шёлковой розой.
Она показывала протез! Показывала!
Искусственную серебряную ножку в изящной туфле!
Мельда и Ланс, сияя совершенно лучезарными улыбками, спустились с лестницы навстречу нам — и Мельда не только не хромала, она, кажется, даже слегка пританцовывала, будто её ножка чуть пружинила при ходьбе. Не знаю, чего ей это стоило, но выглядело поразительно.
Ни костылей, ни тросточек. И выглядела она невесомой феей, гармонично и прелестно всё это было до изумления. Такая влюблённая пара: юноша в восторге от девушки, а девушка знает и напропалую красуется…
Но Жейнар не пришёл. И мне это резануло по душе.
Мы все вошли в холл — а потом в бальный зал, где уже собрался весь высший свет, а помимо того, кажется, и газетёры: из углов то и дело вспыхивали светописцы. Оркестр взмыл, и музыка взлетела, как чайка, — и Мельда и Ланс, оказавшиеся в центре огромного зала как-то сами собой, танцевали, а весь свет, военные, гости, фрейлины Виллемины и не подумали присоединяться. Им дали пройти полный круг — и проводили из круга аплодисментами, и мы с Вильмой тоже хлопали в ладоши, а Вильма, кажется, даже восторженно пискнула.
А когда музыка смолкла, Виллемина воскликнула:
— Дорогие гости, прошу минутку внимания!
В зале наступила та шелестящая тишина, когда слушатели потихоньку пытаются подобраться поближе к говорящей. И Виллемина продолжила:
— Я счастлива видеть здесь вас всех — и счастлива сообщить несколько прекрасных новостей, друзья мои! Это очень важно!
И шелестеть перестали. Стало совершенно тихо.
— Самое главное, — сказала Виллемина. — Наши войска остановили наступление врага в Западных Чащах и под Весёлым Фортом. В Лавандовых Полях строят оборонительные укрепления. И только три четверти часа назад мне сообщили: у Тихой бухты наш подводный корабль отправил на дно крейсер «Добрая слава» под флагом Перелесья, который не только обстреливал побережье, но и нёс немало… того, — закончила она тише, — что принадлежало силам ада.
— Куда серебрушка — туда косяк! — вырвалось у адмирала Годрика, который стоял в стороне в обществе очень милой дамы, жены, наверное.
— Я горжусь нашим флотом, прекрасный мессир, — сказала Виллемина. — И экипажем подводного судна, который прошёл через смерть и принёс победу.
Кто-то из зала снова радостно захлопал в ладоши — и все немедленно подхватили.
Виллемина подождала, пока гости успокоятся, и продолжала:
— Ещё одна прекрасная новость: пришёл первый эшелон из Междугорья. Государь Людвиг Третий, мой отец, прислал мне благословение, а Прибережью — военную помощь. Оружие, руду и хлеб. Также он желал бы, чтобы мы все выслушали мессира Вениара, междугорского посла.
