Щиты-чималле делаются из бамбука и обтягиваются несколькими слоями кожи; благодаря какому-то секрету, известному только оружейникам мешиков, стрелы меднокожих просто отскакивают от них, а арбалетные болты застревают в толстой подкладке из хлопка. Единственный, но важный их недостаток — небольшой размер. Эрнандо держал щит на уровне груди так, чтобы верхний его край закрывал горло, но лицо и живот оставались беззащитными. Лестница уходила вниз почти вертикально, ступени шириной едва ли в локоть казались слишком крутыми и скользкими. На такой лестнице ничего не стоит держать оборону против прорывающегося снизу противника; но что делать, если враг вовсе не рвется наверх?
Кортес остановился. Решение было таким простым, почему он не додумался до него сразу?
— Панчо, Гонсало, — крикнул он, обращаясь к притаившимся за скальным выступом наемникам, — мне нужен бочонок масла, быстро!
— Хочешь облить ступени маслом? — спокойный, с легкой хрипотцой голос раздался, казалось, почти над ухом вздрогнувшего Кортеса.
— Надеешься, что я поскользнусь?
Кастилец прижался спиной к стене. Голос, безусловно, принадлежал Джафару — те же уверенные интонации, тот же гортанный арабский акцент. Лестница, однако, казалась совсем пустой — только локтях в тридцати внизу на неширокой площадке темнело что-то неподвижное.
— Я собираюсь вылить на тебя кипящее масло, — с угрозой проговорил Кортес. — Поскользнешься ты или нет, я не знаю, а вот сваришься точно.
Невидимый Джафар негромко рассмеялся.
— А ты неглуп, Малинче… жаль, что ты не захотел перейти на нашу сторону. Впрочем, я предупреждал господина, что ты опасен. Если бы он послушался меня, ты не вышел бы из дворца живым. Ты был такой хорошей мишенью там, в дворцовом саду… Но ты и сейчас прекрасная мишень, Малинче. Стоит мне чуть напрячь палец, и стрела поразит тебя прямо в лоб.
Кортес невольно вскинул щит, закрывая голову.
— Или в живот… или даже в колено… твоему приятелю и этого хватило. Вон он лежит там, внизу — я всего лишь прострелил ему икру, а он кричал так, будто лишился своего мужского достоинства…
— Так он жив? — опуская щит, спросил Эрнандо. Он почему-то уверился, что Джафар не станет стрелять в него. Во всяком случае, не сейчас.
— Если только не сломал себе шею при падении. Думаю, он без сознания, потому что ударился головой. Но вот если ты выльешь на ступени кипящее масло, очнется он только на том свете.
— Ты лжешь, — холодно произнес Кортес. — Что бы ты ни говорил, тебе не уйти от смерти.
— Никому из нас от нее не уйти, — спокойно возразил Джафар. — Но если ты проявишь мудрость и выдержку, твой друг останется жив
— по крайней мере, на этот раз.
— О чем ты говоришь? — Кортес нетерпеливо взглянул наверх, но, разумеется, ничего не увидел: чтобы притащить из города бочку с маслом, требовалось время.
— Я обещаю тебе сдаться, — неожиданно сказал араб. — У меня с собой арбалет, десяток стрел и еще кое-какие штуки, с помощью которых я мог бы истребить весь твой отряд. Но если мы с тобой договоримся, я выкину все свое оружие в пропасть.
— Договоримся? — фыркнул Кортес. — О чем?
— Во-первых, о времени. Я собираюсь сдаться через час — не раньше. Попробуешь напасть на меня до этого — погибнешь сам и потеряешь своих людей.
— Не считай меня дураком. За час я могу покончить и с тобой, и с Кецалькоатлем!
— Ты покончишь только со своим отрядом, — в голосе Джафара зазвенели металлические струнки. — Если хочешь, можешь попробовать, но я не советую тебе воевать с ассасином из Аламута!
Кортес выругался. Ассасин! Ему следовало подумать об этом раньше, еще в ту минуту, когда он увидел трупы в сторожевой башне. Но ведь он никогда не слыхал о том, чтобы смертоносные посланцы Старца Горы появлялись в Закатных Землях!
— Что делает ассасин в аль-Ануаке? — недоверчиво спросил кастилец.
— Выполняет приказ, — коротко ответил Джафар. — Итак, мы договорились?
— Нет! — рыкнул Кортес. — Будь ты хоть сам ангел смерти, я смету тебя с этой лестницы!
— О, разумеется, если ты бросишь сюда всех своих людей и половину воинов-отоми, то рано или поздно победа достанется тебе… только какой ценой?
За спиной Кортеса послышался шорох. Он резко обернулся, держа наготове меч, и увидел осторожно спускающегося по ступеням Панчо.
— Сеньор капитан, — понизив голос, проговорил солдат, — масло есть у меднокожих, которые лестницу охраняют, правда, не бочка, а два кувшина. Дальше что делать?
— Разжечь костер, — громко приказал Эрнандо. — Кипятите масло и тащите сюда.
Панчо энергично закивал и ухватился за веревку, чтобы развернуться на узкой ступеньке. Сухо щелкнул спусковой механизм арбалета, тяжелый болт вонзился в ладонь наемника, пригвоздив ее к трепещущему канату. Панчо закричал.
— Ты упрям, Малинче, — вздохнул невидимый Джафар. — Упрям и недоверчив… Я могу убить тебя, прежде чем ты сосчитаешь до двух. А могу оставить в живых и сдаться тебе в плен. Любой здравомыслящий человек уже давно принял бы верное решение.
Эрнандо не успел ответить. Снизу, со скальной площадки, раздался протяжный стон.
— Педро? — крикнул Кортес, всматриваясь в светлую лунную ночь. — Педро, ты цел?
Ворочавшийся на скале человек разразился проклятьями, и у Кортеса мгновенно отлегло от сердца. В его отряде не было человека, равного капитану Коронадо по части изощренного богохульства.
— Я же говорил тебе, — укоризненно промолвил ассасин. — Твой друг жив… пока.
— Я его вижу! — хрипло прорычал Коронадо со своей площадки. — Я вижу ублюдка! Он прячется в расселине, командир! Клянусь адом, я вытащу его из этой норы!
— Прежде я прострелю тебе голову, — холодно ответил Джафар. — Потому что у меня есть арбалет, а у тебя нет даже меча. Ты его выронил, когда падал.
— Что делать с маслом, командир? — всхлипывая от боли, спросил Панчо. Он вытащил наконечник стрелы из каната и теперь держал пробитую ладонь перед собой, баюкая ее, как младенца. — Сюда тащить, как вы велели? А как же сеньор капитан? Он же там, внизу…
— У твоего солдата ума побольше, чем у тебя, Малинче. Ну, где же твое масло?
— Педро! — крикнул Кортес. — Можешь спуститься еще ниже? Коронадо простонал что-то неразборчивое, и Эрнандо понял: надеяться ему особенно не на что.
— Если ты не забыл, у твоего друга прострелена нога, — подсказал ассасин. — Одно неверное движение — и он снова сорвется с лестницы. Послушай, приятель, почему бы тебе не успокоиться и не подумать как следует? Один час — в обмен на десяток жизней.
