— Глухая, — ворчливо пробормотала она, срывая с ладони Роксаны пропитанную кровью повязку. Зачем-то понюхала ее, дернув крючковатым носом. — Хорошо. Тебя вылечу. Сегодня спи, завтра работать будешь. Больные рабы хозяину не нужны.
Повернувшись к огню, старуха потянулась к котелку, но вдруг покачнулась, развернулась всем телом и уставилась на Роксану. Выцветшие маленькие глазки, почти скрытые за морщинистыми веками, впились в лицо. Кустистые седые брови сошлись у переносицы, словно не обычная девушка сидела перед ней, а одна из Отверженных. Обломанные желтые ногти терзали кровавую тряпку, только что снятую с ладони Роксаны. Старческие губы открылись, обнажив вспухшие десны и два оставшихся зуба. Старуха силилась что-то сказать.
От неподвижного взгляда старухи Роксану бросило в дрожь. Все знахарки знаются с нечистой силой, это каждый знает. Напустит на нее демона, заберет ее душу, и будет потом приказывать! Не за этим ли ее оставил в живых Ханаан-дэй?
Старуха беззвучно шевелила губами. Роксана хотела прервать жуткое молчание пустяковым вопросом, но нарастающий ужас разогнал все мысли.
Старуха отбросила многострадальную тряпку и потянулась к Роксане сухими тонкими пальцами.
От страха Роксана вжалась спиной в дощатую стену сарая. Хотела крикнуть, позвать на помощь, но кого дозовется бесправная рабыня?
Налетевший порыв ветра с шумом откинул полог, закрывающий вход, разворошил затухающие угли в костре и бросил пепел старухе в глаза.
— Фу, — та очнулась, будто ее толкнули и заморгала слезящимися от пепла глазами. К ее ногам жалась невесть откуда взявшаяся в сарае черно-белая кошка. — Пошла! — без должного почтения старуха пнула ее ногой. — Стара стала, — проскрипела она, отступая от Роксаны. — Привидится же такое. Совсем стара стала. Меня зови Гульнара. Я прислуживаю Ханаан-дэю…
— Я знаю, — не сдержалась Роксана. От пережитого страха она забыла, как себя вести.
— А знаешь, так молчи больше, — отрезала старуха. — Молча, так дольше проживешь. Хотя тебе, — она махнула рукой, — в любом случае всего ничего и осталось.
* * *
— Вернись. Поставь еще раз.
Голос Ханаан-дэя оставался спокойным. Ни грубого окрика, ни удара по ребрам.
Роксана осторожно перевела дыхание. Шанан-дэй, например, в качестве наказания наматывал ее косу на руку и хлестал по щекам. И ведь запрещал волосы резать, гад. А новый хозяин ведет себя иначе. Просто повторяет приказ и все. Правда, заставил ее раз десять возвращаться, снова и снова выполняя приказание. Но ведь не бил! А прогуляться туда-сюда с тяжелым подносом, уставленным многочисленными мисками с кушаньями — так от нее не убудет.
Дождавшись, пока девушка в очередной раз расставит на маленьком столе — ножки всего в ладонь высотой — чашки для ужина, Ханаан-дэй так же спокойно, словно не было этих упражнений с подносом, обратился к ней.
— После ужина уберешь посуду, зажжешь свечи. Я жду гостя.
И все это было сказано на чистом веррийском языке бывшего Королевства Семи Пределов. Кто бы мог подумать, что вместо того, чтобы насаждать родной язык, завоеватели заговорят на языке покоренного народа! Но так уж случилось, что так же бережно, как они относились к оружию, кочевники берегли и родной язык. Будто там крылось то, что непременно помогло бы рабам освободиться от иноземного ига.
Ныне опустошенная и разоренная страна стала добычей степняков, налетевших с Юга как саранча. Сметая все на своем пути, несметные полчища продвигались на север. Иные города и деревни сжигались дотла, а иные приспосабливались для привычной жизни. Защитники Королевства разделили участь своей страны. Тех, кто оказывал сопротивление ждала скорая смерть. Тех, кто оказать достойного сопротивления не мог, ждало рабство. И они, оставшиеся в живых, завидовали тем, для кого все было кончено.
Роксана знала об этом не понаслышке. Долгое время — целых десять лет — отец с матерью прятались от мира в забытой Светом лесной деревне. Но беда настигла и там. За долгие годы степняки приноровились вести войну и в лесах, которых поначалу избегали. Роксана никогда не сможет забыть, какой лавиной обрушилась на три десятка деревенских жителей, включая и маленьких детей, сотня свирепых кочевников. Какое сопротивление могли оказать от силы десять мужчин, вышедших навстречу врагу, сжимая в руках мечи и луки? То было хладнокровное убийство, сравнимое разве с охотой кочевников на степных волков.
Тогда горело все, что могло гореть. И гибли все, кто мог держать в руках оружие.
Отец Роксаны — Ладимир — сражался до последнего. Залитый своей и чужой кровью, со стрелой в боку, он яростно отбивался от кочевников. Отступать ему было некуда. Он мог лишь умереть.
Он и умер, ни разу не оглянувшись назад, где спиной к спине с ним сражалась мать. Они погибли почти в одно время. Только отец чуть раньше. Мать кочевники щадили. Роксана помнит, как один из них ударил мать кнутом по ногам, заставив опуститься на колени. Степняк медленно приближался, оценивая будущую рабыню, но острый нож, посланный твердой рукой, вонзился ему в шею. Залитый кровью, кочевник рухнул к ногам женщины.
Матери не удалось подняться с колен. Степняки налетели на нее, как дикие звери. Они не услышали от нее ни звука. Тяжелый топор ударил ее в грудь и она умерла, накрыв своим телом мертвого мужа.
Богатая добыча досталась степнякам: шестеро испуганных детей, из которых самой старшей была Роксана, да нехитрый деревенский скарб.
Когда на рассвете их уводили, Роксана оглянулась в последний раз, пытаясь унести в памяти все, что осталось от деревни. Серый пепел дыханьем ветра кружился в воздухе. Пепел засыпал остовы домов с не погребенными телами — словно выставленные напоказ они вызывали жалость и у него, старательно скрывающего смерть от посторонних глаз…
В последнее время ходили слухи о том, что пятнадцатилетнему господству степняков приходит конец и зреет на севере сила, возглавляемая бывшим Наместником. Оленка говорила об этом в самое ухо, чтобы не выпустить на свободу неосторожное слово, но так ли было на самом деле — кто же мог сказать точно?
Роксана аккуратно поставила толстые свечи на подставки, как положено — на одинаковом расстоянии друг от друга. Комната, по обычаю степняков с наглухо заколоченными окнами, была погружена в темноту. Девушка зажгла свечи и осмотрелась. Все готово к чаепитию: обожженные бока глиняного чайника дышали жаром, на маленьких тарелках лежали сладости и печенье. Пора было уходить, чтобы не столкнуться с хозяином. За такую повинность даже он вряд ли удержится от наказания.
Совсем уж было собралась уходить — поднялась с застланного одеялами пола и сделала шаг к двери. И тут ее повело. Не иначе, всему виной были свечи, в чей воск добавляли Сон-траву, что делала тело легким и проясняла мысли. Голова закружилась, свечи стремительно понеслись по кругу. Комната, на миг вспыхнув ослепительными огнями, вдруг провалилась в пропасть. И оттуда, из глубины на Роксану глянуло огромное черное лицо, обрамленное белыми змеями волос.
Лишь близкая стена удержала девушку от паденья. Но неумолимое время не делало поблажек. Кто может сказать, сколько времени прошло до того, как очнулась она, сидя на корточках у стены и прижимая к горячим вискам холодные руки?
В сенях хлопнула дверь и Роксана, не помня себя от страха, заметалась по комнате. Разумная мысль, что лучше принять наказание — десяток ударов плетью, чем быть вовсе засеченной до смерти, не остановила ее. Змеей проскользнув за дверь комнаты, она в последний момент втиснулась в клеть, дверь в которую была давно снята с петель, и присела за тяжелым сундуком, оставшимся от прежних хозяев.
Сердце птицей трепетало в груди, когда мимо нее, буквально в трех шагах прошли двое. Роксана боялась поднять голову. Стиснув зубы, затаив дыхание, она сидела за громоздким сундуком тихо, как мышь. Но имя гостя, произнесенное Ханаан-дэем вслух заставило ее еще сильнее вжаться в тесный угол.
— Уважаемый Шанан-дэй пусть располагается, как ему удобно, — низкий голос нового хозяина эхом отдавался в голове.
— Умеет уважаемый Ханаан-дэй принять гостей…
Колыхалось пламя в такт неспешным словам, сладкий запах Сон-травы кружил голову. Кочевники беседовали о конях и оружии.
Постепенно Роксана успокоилась. Через некоторое время она осмелела настолько, что приподняла голову над сундуком. Дверь в комнату Ханаан-дэй оставил открытой. Еще бы! Он вообще терпеть не мог дверей, и неизвестно в силу каких причин не снял с петель и эту, как все остальные.
Свечи горели ярко и Роксана отлично видела, как щурится Шанан-дэй, настраиваясь на долгий разговор. Поблескивали бусины, вплетенные в многочисленные косицы. В отличие от него, Ханаан-дэй брился наголо, в знак того, что близкий родственник принявший насильственную смерть так и остался неотомщен. Нить усов огибала тонкие губы и спускалась по подбородку. Черные глаза, слишком большие для степняка, наводили Роксану на мысль, что новому хозяину не стоило бить себя кулаком в грудь, доказывая свою чистокровность.
