— И чего ты так колдунов не любишь? — Марика выпятила нижнюю губку.
— А то, что все девицы просто ума лишаются, когда речь заходит о них. Вэйны то, вэйны это… А они еще неизвестно чего больше своей волшбой приносят: пользы или вреда. Почитай лучше историю империи. Там полно примеров их произвола, — Войнова назидательно кивнула.
— История — это же скука смертная, — тоскливо протянула собеседница.
Из гостиной появилась женщина, еще не старая, сохранившая стройность фигуры, — Настасья Ефимовна, мать Марики и Зои. Поговорив с ней о здоровье батюшки, Тиса отдала мыло собственного приготовления, за что получила благодарную улыбку, после чего направилась к беседке на берегу.
Сад Кошкиных располагался за хозяйственной частью, конюшней и сараями. Полторы тысячи саженей земли с плодовыми деревьями спускались к озеру. Пять работников под руководством Никодима Емельяновича Кошкина, отца семейства, собирали урожай яблок. Ящики с плодами громоздились один на другом под деревьями. Тощий, в прохудившихся на коленях брюках на помочах, Никодим Кошкин напоминал старого муравья. Тиса поздоровалась. Он махнул ей рукой в рабочей перчатке.
Девушка сорвала яблоко с ближайшего дерева и откусила. Впереди заблестела вода Вежского озера. Название пошло от реки Вежи, что вливалась в водоем с севера, а затем изливалась из него на юге и продолжала нести свои воды по долине навстречу полноводному ижскому Чаману. Заросли камыша да рогоза густо опушали озеро по краям. Рыбаки ловили здесь сома, сазана, толстолобика на уху, а красноперочку с лещом — к квасу.
На берегу под сенью деревянной беседки Тиса разглядела две женские головки: темноволосую, со строгим пучком на затылке — Ганны Лисовой и светлую, с растрепанной косой — Зоину. Девушки, завидев ее, поднялись с лавки и по очереди чмокнули в щеку.
Памятуя о письме, Войнова собиралась было спросить Ганну, что же случилось такого, что потребовало срочного приезда, но вовремя увидела прижатый к губам палец — призыв к молчанию.
— Ты седмицу меня не навещала, — сказала Зоя тоном капризного ребенка. Она опустилась на лавку, придерживая большой округлый живот под батистовой сорочкой.
— Я как раз собиралась.
Кошкина похлопала ладошкой подле себя, и обе девушки опустились на лавку рядом с беременной подругой.
— Расскажи, как твои дела? Помнится, ты помогала лекарю? Забыла, как его зовут.
— Агап Фомич. Я и сейчас у него в подручных, — Тиса выбросила яблочный огрызок за перила беседки. В рогозе послышалась возня, кряканье и плюханье перепончатых крыльев — мордоклювы вместе с утками делили поживу.
Зоя неожиданно схватила руку капитанской дочери и зашептала скороговоркой:
— Ты должна мне помочь. Лукишна сказала, что я вылитая баба Фрося и фигурой, и лицом. Просто копия.
В голосе беременной звучал страх. Войнова не понимала, откуда он.
— Моя бабка при родах померла! — Зоя сказала это так, словно рушился мир, но никто этого не замечал.
Тиса сообразила, к чему она клонит, и нахмурилась.
— Глупости какие! Даже не думай об этом! С тобой подобного не случится.
— И я ей битый час то же самое твержу, — Лисова в отчаянии развела руками.
— У меня бедра узкие, — всхлипнула Зоя. — Я боюсь. Тиса, спроси лекаря, может, есть снадобье или трава какая, чтобы родить благополучно. Пожалуйста!
Последнее слово перетекло в жалобное хныканье. Ганна обняла подругу, погладила по плечу. А Войнова словно заново взглянула на Зою — за лето ее живот вырос до впечатляющих размеров и, казалось, как якорь тянет к земле ее хрупкое тело.
— Я найду для тебя подходящее снадобье, — пообещала она. — Все будет хорошо. Не плачь, а то нос покраснеет, как у нашего Цупа.
Кошкина хихикнула сквозь слезы, Ганна дала ей свой носовой платок, и та звучно высморкалась.
Облако заслонило солнце, ленивый полуденный ветер подернул водную гладь черно-синей рябью.
— Кстати, отец сказал — отрядные уже покинули Ижеск.
— Зоя, слышишь? Скоро Руслан приедет, — Ганна послала Тисе благодарную улыбку, — подарки привезет.
— Я ему список вручила длиной в монашеский свиток, — оживилась та, перечисляя, что заказала мужу купить для будущего малыша. — Жаль, мы не можем себе позволить колыбель Тарротанга. Я бы очень хотела люльку с вэйновским накладом — чтобы сама качалась. Как кресло-качалка Тонечки, которое градоначальник ей на годовщину свадьбы подарил.
Войнова фыркнула, а Ганна покачала головой.
— Мебель Тарротанга очень дорогая.
— Я так скучаю по Руслану. А ты, Тиса?
Брови капитанской дочери удивленно взлетели. Но она догадывалась, какой вопрос сейчас последует.
— Ты не скучаешь по Витеру?
В этом вся Зоя.
— Чего мне по нему скучать? — Войнова поднялась и подошла к перилам, делая вид, что ее заинтересовал мордоклюв, плавающий среди уток. Самый маленький представитель древних чистил свое перепончатое крыло плоским клювом.
Кошкина хихикнула:
— Знаешь, что мне муж сказал? Потерял Витя голову из-за твоей подружки.
«Ну конечно, излюбленная тема. Мы еще думали, как поднять ей настроение, а всего-то нужно дать поиздеваться над подругой».
— Да ладно, Тиса, — поспешила сказать Ганна, — только слепой не увидел бы, как Витер вился вокруг тебя на обеде у Лавра.
— Он такой высокий и сильный. Люблю военных, — закатила глаза Зоя.
— Внешность — самое последнее, на что надо смотреть при выборе мужа, — Лисова подняла указательный палец. — Мужчина обязан обеспечить семью. А Витер в свои тридцать уже старшина. Надо видеть перспективу. Я сама слышала, как капитан расхваливал его градоначальнику.
— Отец отмечает не только его, — упрямо сказала Тиса.
К ее радости, на тропинке показалась Марика. Она бежала, размахивая книжкой. Ветер раздувал пузырем ее желтое платье.
Приблизившись, девушка обхватила столбик беседки и в шутку высунула язык.
— Уф. Вы не представляете, какие я новости узнала!.. Такие… Мамку навестила Стеша Лопухина, хорошо, без Анфиски. Вы бы видели ее новую юбку. Рюши — как у бабы на чайнике. Они в гостиной чай пили, а я сидела на подоконнике, роман читала, ни о чем не подозревала…
— Марика! — Зоя теряла терпение.
— К нам едет молодой колдун! Из самого Крассбурга! — выдала та, светясь от счастья.
— Врешь, — прищурилась старшая сестра.
— Не вру! — подпрыгнула девчонка, хлопнув в ладоши. — Будет наместным в Увеге. И самое главное — он не женат!
— Удивительно! Вэйн — и к нам, — Ганна прижала ладонь ко рту. Заметив равнодушие Войновой, спросила: — Ты знала?
— Не подозревала такого буйного интереса, — равнодушно пожала она плечами.
— И ничего нам не сказала? — укорила ее Зоя. — Ну да, ты же не переносишь вэйнов.
— Просто я иногда поражаюсь всеобщему слепому поклонению колдунам.
— Да брось, Тиса, — отмахнулась Зоя. — Марька, что еще Лопухина сказала?
Подруги долго обсуждали новость. Была высказана масса предположений, начиная с того, как будет, по их мнению, выглядеть вэйн, и заканчивая размером его годового жалования.
Так просто уйти от Кошкиных было невозможно. Настасья Ефимовна не пожелала слышать отговорок и усадила Ганну и Тису за стол вместе с дочерьми.
У флигеля Агапа помощница лекаря оказалась лишь около пяти вечера. Под кривым козырьком висела табличка с отбитым уголком «Лазаретъ». Старая известка стен местами облупилась. В прохладном коридоре от влажных половиц исходил специфический запах: Глафира, домработница Агапа, вымыла полы дезинфицирующим раствором.
В приемной лекаря не оказалось и в палате тоже — Тиса застала старика у кухонной плиты. В кастрюле, до блеска вычищенной новобранцами, кипело льняное масло. Агап Фомич помешивал варево деревянной ложкой, белый передник его постепенно покрывался жирными крапинками.
— Проходи, дочка, — Агап улыбнулся в седую бороду, стриженную под лопату.
За дверью девушка сняла с гвоздя фартук, перекинула тесемчатую петлю через голову и затянула пояс на талии. Затем какое-то время следила за движением рук наставника — старческих, потемневших от пигментных пятен, но довольно проворных — и старалась ничего не пропустить.
— Дай-ка мне полынь, — тыльной стороной руки лекарь поправил на носу очки с мутными слоеными стеклами. — На верхней полке. Не то, слева посмотри.
За пять лет работы в подручных у старика Тиса научилась разбирать его заковыристый почерк на склянках, как и их содержимое. Старый ореховый буфет ломился от множества всевозможных банок, бутылей, стаканчиков, коробков и бумажных свертков из пожелтевших от времени газет. Здесь лечебные пилюли и растворы для вливаний в кровь мирно соседствовали со снадобьями собственного приготовления. Последние были многочисленны, ибо старая школа, как говаривал старик, не заржавеет. Всё в ходу и в чести: от заурядного ромашкового чая до заспиртованной ящерицы, пчелиного мора и ядовитой настойки окопника. Поэтому вход на кухню, как и в кладовую, всем остальным, кроме Тисы и Глафиры, был заказан. Отыскав на полке банку с серым порошком и надписью «Полынь, сбор лето 22-го», Тиса распечатала ее.
