А сейчас чужие слова каким-то образом сплелись с моими воспоминаниями.
- Человеком быть сложно, - говорил отец. - Как по длинной-длинной лестнице идти. Сначала нужно принять, что ты сам живой и обычный. И пользы-то от тебя особой нет. Вот зачем я нужен?
- А как мы без тебя? - вскидывалась сразу Дина.
- Вот видишь, польза от меня, потому что вы есть. Матери помочь, вас и жену беречь и растить, - гладил по тёмным волосам отец. - А вот понять, что когда сам по себе, то и толку от тебя нет сложно. А потом ещё нужно принять, что другие тоже люди. Ничем не хуже, может отличаются чем... Я вот однажды настоящего негра видел. Чёрный, как мой сапог. Языка не знает, на каком он говорит тоже не поймёшь. А вот песни пел, сидит, мурлычет что-то себе под нос. Может о родных местах, может о любви. Человек же! Там глядишь и новая ступенька. Понять, что все мы люди - тяжело. Это тоже труд. И вот я понял это, и рядом кто-то понял. И я знаю, что он, этот кто-то, не поленился этот труд принять. А значит, его за один этот труд понимания уже нужно и можно уважать. И только ты уважение к другим в себе принял и воспитал, а тут вот ещё одна ступенька. Уважаемых людей ценят! А умение ценить не только своё и себя, но и других, это пожалуй самая сложная наука.
Я те слова отца запомнила на всю жизнь. Много лет спустя я захлебнувшись от возмущения буду пересказывать их внучке. Когда застала Альку и Гену над какой-то картой.
- Если ты пошлёшь своих людей сюда, то из-за укреплённой линии обороны, у тебя будут большие потери! - оба племянника ни таланта, ни желания продолжить семейную традицию военной службы не имели, поэтому Гена воспитывал внучку на военных картах и схемах сражений.
- Это необходимые потери, - заявила шестилетняя тогда малявка.
Вот тогда я вспылила. И старалась донести до ребёнка, что это не сухие цифры. За этими цифрами стоят люди. У которых семьи, которых ждут... Много рассказывала ей о нашем отце, который тоже где-то может фигурировал как "необходимая потеря".
А после победы и окончания Отечественной войны и на восточных границах, я сама старалась стать человеком и вспомнить, что вокруг люди! А не просто враги. Мир уничтожил деление всех на своих и чужих в ситуации, когда либо ты и чужого, либо тебя. А нам необходимо было это принять. И я видела путь к этому принятию.
Нужно просто было не отнимать у других радость жизни и относится с уважением к чужому стремлению быть человеком. Поэтому, когда Норайо через пару месяцев совместной работы по сбору информации и переводу документов попросил разделить с ним чаепитие, я не отказалась. Только с интересом рассматривала кривоватые горшки и чашки-пиалы.
Такую посуду лепили сами военнопленные и обжигали на небольшом кирпичном заводе, куда их большую часть возили на работу. И ничего предосудительного в том, что чаепитие проходит в комнатушке военнопленного, я не видела.
- Думаю, что дверь можно прикрыть. Щели там такие, что слышимость, а для желающих и видимость, от этого не изменится, а вот надежда, что сквозняк будет поменьше есть. - Хмыкнула я, оценив внимательность Норайо. - Тем более, что сидеть на полу.
Обстановка в комнате была... На самом деле её не было. Печь и аккуратно сложенная около неё стопка дров. Окно, занавешенное одним из двух тонких одеял. Стул, на сиденье которого лежала стопка чистых вещей, а на спинку вешались те, которые носились сейчас. Деревянная рама, выложенная изнутри брусками так, что получалась такая площадка, сантиметров десять от пола. А на ней заправленная вторым одеялом постель. И постель не барская. Ватный узкий матрас и такая же подушка. Всё-таки это был лагерь для военнопленных, и наличие даже минимальных удобств я считала уже достойным отношением со стороны нашего руководства.
Рядом с кроватью стоял ящик из-под снарядов. Он использовался как тумбочка. Второй, но с заметными изменениями, был столом.
- Это местные травы, - пояснил мне Норайо, показывая на напиток.
Я принесла к чаю купленные недавно на рынке варенье и белые шарики клюквы в сахаре. И завёрнутый в бумагу кружок молочного сахара. Недавно из дома пришла посылка, а бабушка готовила это лакомство изумительно.
Норайо спрашивал о доме, о бабушке и маме.
- Они сейчас остались одни? - хмурился он.
- Нет, служим только я и старшая сестра, - упоминала я об Анне вскользь, считая, что не стоит лишний раз давать возможность расспрашивать о ней. - За бабушкой и мамой присматривает младшая, Дина. Настоящий сорванец, а не девчонка. А откуда ты знаешь русский?
- Мой род из военной аристократии. Когда-то мои предки стояли во главе сëгуната. Но на несколько последних поколений пришёлся упадок. Поэтому и мой дед и мой отец для поддержания хозяйства держали в качестве работников русских пленных. Моряки. Ведь в начале века между нашими империями уже была война. - Ответил он.
- Да, я знаю. Ещё при последнем царе. - Ответила я.
- Как причудливы узоры судьбы. Детьми, я и моя сестра, считали, что этим людям будет приятно, что мы говорим на родном для них языке. И старались выучить русский, чтобы напомнить им о родине. Ведь не смотря на то, что они были пленными и выполняли разные работы, они относились к нашему роду. И мы выросли рядом с ними, для нас они не были чужаками. А теперь знание этого языка помогает мне. - Улыбнулся Кудо, наполняя пиалы. - А китайский у нас знают многие. Браки между нашими народами не редкость. А уважение к родителям, свойственное для наших народов, обязует знать речь рода отца и матери.
- Кто-то из твоих родителей из Китая? - уточнила я.
- Да, моя мать. Я плохо её помню, после рождения сестры она очень много болела. А у отца уже не было денег на её лечение. - Спокойно ответил Норайо. - Принадлежность к аристократии не всегда означает достаток. Последние годы нам помогали выживать наши работники. Благодаря их заботам и труду, к нас был хороший стол и мы не голодали. Потом семью поддержали деньги от продажи сестры в школу гейш.
- Что? - не поняла я. - То есть как это продали сестру? И потом, гейши... Это же публичный дом!
Глава 4.
- У нас в стране нет такой мешанины, как во многих других. Человек рождается уже занимая определённое положение. И сразу же получает обязанности, согласно своему происхождению. - Начал объяснять Норайо. - Моя сестра не могла не получить достойного её происхождения воспитания и образования. И моя сестра не смогла бы выйти замуж. Те, кто ниже её по происхождению, даже не рассматриваются. А в дом равного или тем более выше стоящего она должна была принести достойное приданное. На которое у отца не было денег. И моя сестра могла либо остаться навсегда в стенах родительского дома, что противоречит существованию женщины. Ведь женщина рождается, чтобы стать женой и матерью, тем самым прославляя свой род. Либо согласиться на роль наложницы аристократа более высокого происхождения. Гейша же это особое положение. Воспитание и образование они получают такое, что может себе позволить не каждый мужчина-аристократ. Им единственным из женщин позволено говорить о политике, истории, законах. Им позволено присутствовать на театральных представлениях и боях. Внимание гейши ценно. Им гордятся и повышают свой собственный статус. Это совсем не то, что почему-то считается здесь. Гейша никогда не вступает в связь с мужчиной за деньги. Иначе она не гейша. Это запрещено законом! Да, право первой ночи выкупается. Но иначе девушка не станет женщиной. А гейша в первую очередь образец и эталон женственности. Мужчины соревнуются за право оплачивать расходы гейш. А интимная связь остается на усмотрение самой гейши. И её не может быть с несколькими мужчинами.
