— Как её зовут? — обратилась миссис Филипс к смотрительнице.
— Минуточку, я посмотрю. У меня тут записано. — В руках у той был листок бумаги. — Э… э… ты же не Лоретта?
— Ханна. Меня зовут Ханна Альбери, — тихо произнесла девочка.
— Хорошо, Ханна Альбери, пойдём со мной. — И миссис Филипс, к вящему ужасу смотрительницы, продолжая держать Ханну за руку, повела её за собой, совершенно не опасаясь чем-то заразиться от девочки.
Вдобавок к багровой сыпи, распухшему лицу и отсутствию нижнего белья Ханна отличалась от других детей тем, что была невероятно истощена. С каждой милей, отдалявшей её от старого портового Бостона и моря, девочку всё сильнее тошнило. Она почти ничего не ела, а когда поезд оказался на территории западных штатов, знаменитых своими прериями, Ханна, видя за окном только бескрайние колышущиеся поля пшеницы и кукурузы, не могла удержать в желудке ни кусочка.
Через четверть часа после прибытия в Салину Ханну вместе с ещё полусотней девочек и мальчиков — в основном из приюта в Нью-Йорке — выстроили на мостках в городской ратуше. Мистер Бенедикт, представитель Нью-Йоркского общества помощи детям, зачитывал фамилии тех, кто желал усыновить или удочерить сироту, и семьи по очереди поднимались на мостки и выбирали, кого увезти с собой на ферму. Первыми забирали крепких двенадцатилетних мальчиков либо пухленьких маленьких девочек. Только Полли стала исключением — её выбрала вторая же семья. Низкорослая, полноватая и на вид не очень способная к работе на ферме, она очаровала приёмных родителей ямочками на щеках и «прелестным скромным нравом», как выразилась смотрительница. Ханна усмехнулась и чуть не сказала вслух:
— Она и меня назвала прелестной.
Однако девочка сдержалась и продолжала молча наблюдать, как канзасцы со своими новыми «детьми» расходятся из ратуши. Рассматривая оставшихся, Ханна гадала, найдутся ли среди них такие, кого не отпугнёт её красное раздувшееся лицо. Правда, она хотела, чтобы не нашлись: может быть, если она окажется никому не нужна, её отправят обратно. Девочка держала руку в кармане платья и перебирала сверкающие кристаллики. Прикосновение к ним почему-то успокаивало.
Но едва в сердце Ханны затеплилась надежда от мысли о возвращении, мистер Бенедикт подвёл к ней пожилую пару. Оба, и муж, и жена, были высокие и худощавые, на шее у мужчины белел пасторский воротничок.
— Мы возьмём бедняжку. На один сезон, — сказала женщина. — По-христиански.
Слабый огонёк надежды затух в одно мгновение. Ханну не отвергли — по крайней мере, окончательно. Но и не приняли. Её согласились какое-то время терпеть. Всех «хороших» сирот уже разобрали, а выбрать её можно было разве что из христианского милосердия.
Преподобный Стаббс и его супруга оказались довольно приятными людьми. Однако как только Ханна ступила на порог их дома, примостившегося на холмике у окраины города, её здоровье начало слабеть ещё стремительнее. Каждый раз, как девочка вставала с кровати — ночевала она в комнатке при гостиной, — соляные кристаллики сыпались бураном. Ханна старалась аккуратно их убирать, но миссис Стаббс вскоре заметила неладное.
— Что это такое?
— Это с меня падает. Не знаю почему. Наверное, тут воздух слишком сухой.
Немедленно вызвали местного врача. Доктор Роуз с вниманием и заботой осмотрел Ханну.
Он положил один кристаллик себе на палец, пристально разглядывая.
— Никогда не видел ничего подобного. На первый взгляд похоже на дерматит, но такая необычная структура, и форма: не плоская, а… а… — Тут доктор надолго замолчал. Наконец он, так и не закончив свою мысль, обратился к Стаббсам: — Преподобный, не найдётся ли у вас увеличительного стекла? Я хотел бы внимательнее их рассмотреть.
Преподобный Стаббс сходил в кабинет за лупой.
— Любопытно… Чрезвычайно любопытно. Я убеждён, что прежде ни с чем таким не сталкивался.
Чем дольше Ханна смотрела, как доктор Роуз щурится на её кристаллики через увеличительное стекло, тем страшнее ей делалось. Ей казалось, что врач совершает нечто ужасное — вторгается не просто в её жизнь, а в самую сущность.
Доктор Роуз поднял взгляд и уставился на Ханну так же пристально, как до этого рассматривал кристаллы.
— Какого ты происхождения?
— Я из Бостона, — прошептала девочка. Врач поморгал, как будто ответ его чем-то не удовлетворил.
— Я имею в виду… — Он помедлил. — Кто твои родители? Знаешь о них что-нибудь?
— Она сирота, доктор. Её привезли сиротским поездом, — сказала Гертруда Стаббс и пожала плечами. Но доктор даже не взглянул в её сторону. Его внимание было приковано к Ханне.
— Какой они национальности, милочка? Может быть, ирландцы? В Бостоне много ирландцев, а у тебя такие рыжие волосы.
Теперь плечами пожала Ханна.
— Простите, — тихо ответила она. — Я про них ничего не знаю.
— Значит, тебя подобрали ещё в младенчестве?
Слово «подобрали» показалось девочке странным, но, наверное, по-другому сказать было нельзя.
— Да.
— И ты ничего не помнишь о раннем детстве?
Ханна никогда особенно не задумывалась о своём детстве. Она помнила себя только сиротой. Но сейчас, сосредоточившись — словно крошечные капельки медленно стекались в одну, — она что-то почувствовала. Что-то родное, близкое, как в то мгновение, когда она впервые попробовала на вкус соляной кристаллик и ощутила на языке прохладу. А вместе с этим ощущением появилась тоска неизвестно по чему. Но как можно тосковать по тому, чего не знаешь?
— Преподобный, — доктор снова повернулся к Стаббсам, — не затруднит ли вас одолжить мне конверт? Я хотел бы забрать несколько этих… этих… — он замялся, подбирая слово, — …кристаллов в качестве образцов. Я сегодня полуденным поездом еду в Канзас-Сити на медицинскую конференцию, так что у меня будет возможность обсудить это… это заболевание с коллегами и, возможно, изучить образцы под микроскопом.
Ханна отвлеклась от своих ощущений. Ей и без того было неприятно, что её назвали «образцом», но от одной мысли о том, что полдюжины докторов будут рассматривать кристаллики под микроскопом, девочка готова была запаниковать. Раз у тела есть какая-то тайна, подумала Ханна, то разгадать её должна она сама. А не доктор с коллегами. Девочка поняла, что должна ему помешать.
— Разумеется, — ответил преподобный Стаббс.
Гертруда Стаббс предложила доктору выпить кофе с домашним яблочным пирогом.
— Как я могу отказаться! — воскликнул тот.
Когда преподобный принёс конверт, доктор Роуз достал пинцет и аккуратно подобрал с одеяла несколько кристалликов. Затем обратился к Ханне:
